Синие дожди - [55]

Вы?.. Тетя Галя! Галина Яковлевна. (Голос девушки прерывист и выдает сильное волнение.) Вы меня не узнаете?.. Я Ася! Ася Лагунова! Помните ту девушку, которую ваш сын Ленька привел с парохода?

Галина Яковлевна подходит к ней и крепко обнимает.

Что с вами? Вы больны?

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Моя болезнь — старость, Ася.

А с я. Но вам не так уж много лет!

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Старость — это когда жить не хочется.

А с я. Как можно так говорить, когда вот-вот победа! Наши войска штурмуют Берлин! Сейчас только и начнется настоящая жизнь!

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Для тебя.

А с я. А почему не для вас?.. С кем вы теперь живете? Ведь я с той ночи, как мы расстались, больше вас и не видела. Вы тогда вернулись домой, а я ушла в отряд.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Да, вернулась. Сердце мне подсказывало, что в доме что-то неладно. Но я уже ничем не могла им помочь.

А с я. Знаю. Их схватили и вскоре расстреляли за отказ дать сведения о партизанах. И Гришу, и Милду, Илюшку и… Леню. (Замолчала.) Но ведь Саша остался жив?

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Остался.

А с я. Он так и не был на войне?

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Нет. Когда наши вернулись, все было разрушено, и он в стройбате восстанавливал железную дорогу, мост. Теперь у него семья.

А с я. Женился на Христинке?

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Да.

А с я. Я так и полагала!.. А я, тетя Галя, долго была в отряде Ракиты Кирилла Ивановича. Связной. Когда наши соединились с регулярными войсками, я поступила в зенитную часть. Мне было уже семнадцать. Воевала на Первом Украинском, освобождала Польшу. Близ Сандомира меня ранило. Сейчас я из госпиталя. Надо бы догонять свою часть, но мне сказали — уже незачем. Без меня управятся. И я решила навестить вас.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Спасибо, девочка.

А с я. И еще я хочу что-то сказать… Мне удалось найти отца и маму. Они не погибли тогда на границе. После долгих боев ушли лесами. Папа теперь генерал-майор, командует дивизией, а мама… мама все так же радист.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Я рада за тебя.

А с я. Ну… а бабушка…

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Такова, видно, участь всех бабушек.

А с я. Г а л и н а  Я к о в л е в н а… разрешите мне подняться на чердак, где жил Леня. Мне хочется. Я должна там побыть.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Иди, раз надо. Я тоже туда собиралась. Дверь открыта. Иди.

А с я. Спасибо. (Медленно поднимается по ступенькам. Воспоминания нахлынули на нее. В комнате возникли уже знакомые нам звуки. Это песня леса. Ася открыла дверь на чердак, и звуки точно вырвались оттуда. Уходит.)

Галина Яковлевна вынесла из своей комнаты кое-какие вещи, стоит выжидающе возле лестницы, понимая, что она там будет лишней.

(Так же медленно спускается вниз. В руках держит Ленькину тетрадь, запыленную скрипку без струн и разодранную карту мира, что висела на чердаке.)

Г а л и н а  Я к о в л е в н а (берет протянутую ей тетрадь). Что это?

А с я. Я знала, что найду… всегда помнила о ней. Там воробьи свили гнезда. Ее помочило дождем. Но она уцелела. Это дневник вашего младшего сына.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Лени?

А с я. Да. Я несколько раз видела, как он что-то писал. Прятал тетрадь. А в тот последний день, когда мы уходили, почему-то не счел нужным скрыть свой тайник.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. О чем он тут?.. Я плохо вижу.

А с я (читает). «Трусость — презреннейшее из чувств. На каждый удар надо отвечать двойным ударом. Не фискалить — это само собой… Женщины в моей жизни не будут играть ровно никакой роли. Любовь — пустая трата времени. Никаких лобызаний, слез. Нежность и мужество несовместимы».

Г а л и н а  Я к о в л е в н а (улыбнулась). Да-да… только он мог написать такие строчки.

А с я (продолжает). «Приезжает Гриша, а я должен уплыть. Хотелось бы походить с ним на рыбалку, но ничего не поделаешь. Дал слово — держи. Все лето буду жить на готовых харчах — это раз. Мир повидаю, деньжат подработаю. А то матери не так-то легко приходится тянуть нас, двух дуботолков. Крутится, вертится с утра до ночи, сама себе во всем отказывает».

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Значит, он видел… понимал?.. И нанялся на пароход, чтоб мне помочь? Да?

А с я (кивнула). «Пишу 26 июня 1941 года. Война. Кое-как добрался домой. Наш пароход попал под бомбежку. Кормовая часть загорелась, и мы вытаскивали людей в шлюпки. Когда стало ясно, что всех не спасти, я схватил девчонку, которая никак не хотела уходить от своей бабушки, вцепилась в нее, готовая утонуть с ней вместе. Вытащил вплавь. Вел и все думал: почему я схватил именно ее, а не кого-нибудь другого? Ведь в каютах осталось еще немало людей».

Галина Яковлевна сбоку наблюдает за выражением Асиного лица.

Г а л и н а  Я к о в л е в н а. Что еще?

А с я. «Поругался с Сашей. И не в первый раз. Я его презираю. Трус! Тряпичная душа! Носочки, платочки, галстучки — весь он состоит из этой ерунды! О нарядах думает больше, чем девчонка! Не закаляет себя, словно всю жизнь проживет под крылышком у матери. Фашисты были уже у стен города, а он все ждал повестку, не шел добровольцем! Почему он такой?.. Конечно, виноват сам. Но и маму я не оправдываю. Она готова все делать за нас, лишь бы нам было хорошо. Гриша и я не растаяли от этой ласки, а вот он… Что происходит с родителями?.. Моя мать в восемнадцатом году ушла вместе с отцом драться с беляками. Скиталась по Дону, по Кубани. Работала в лазарете, но бывало, что и винтовку в руки брала. А вот началась мирная жизнь, и она дрожит за каждый наш шаг, словно мы родились хуже или слабее… Со взрослыми происходит что-то необъяснимое! Они забывают, какими были сами! Клянусь! Я всегда буду верен своей юности!»