Сингапур - [7]

— Мьелочь… Как ето понимать?

— Пустяк…

Анна радостно воскликнула:

— О, пустьяк я понимайт, а мьелочь-это деньги?

— В том и другом случае не будет ошибкой.

— Хорошо, я будет знать.

Тоболин подождал пока Анна укладывала медвежонка в сумочку. А когда она снова повернулась к нему, подал в ее руку бокал с шампанским.

— За вас и вашего внука!

— Хорошо, — улыбаясь заговорила она, — за менья и моего внюка и за вас. Такое можно?

Тоболин, несколько смущаясь, уточнил:

— За меня? Но я лишь свидетель счастливого случая…

— Нет, нет, — запротестовала Анна. — Ви ест первый, кому я коворил мой ратость.

— Ну, если этот факт заслуживает внимания, то я ничего не имею против тоста, — согласился Тоболин.

Хотелось пить, и он осушил бокал до дна не одним махом, а пил с удовольствием, с наслаждением. Как-будто бы это была обычная вода, лучше которой для утоления жажды человек еще ничего не придумал. Затем он взглянул на женщину. Анна, сделав несколько глоточков, поставила бокал на столик. И, как заметил Тоболин, глаза её в какой-то неуловимый момент погрустнели. Такая перемена должна была иметь какую-то причину. Однако ему не хотелось задавать вопросов, касающихся ее личной жизни, хотя нечто странное и таинственное предполагал. И оказался прав. Анна негромким, трагическим голосом начала рассказывать:

— Шесть лет, как мой муж погибал автомобильная катастрофа. Он имел работа юрист. Произошло ето нехорошо, то ест я не понимал почему…

Осторожно взяв бокал в руку, поднесла к губам. Затем, отвернувшись к иллюминатору, стала в него задумчиво глядеть. За стеклом, кроме быстро несущихся навстречу, чуть ниже самолета, облаков, ярко-голубого неба, ничего не было видно. Тень трагического прошлого на время затмила радость настоящего. Лицо Анны еще более побледнело и только небольшой румянец на щеках едва пробивал тонкую гладкую кожу. Тоболин, сам того не ожидая от себя, легонько притронулся рукой к ее плечу. Следом возникли непрошенные слова.

— Успокойтесь, Анна. Пожалуй, не стоит омрачать столь торжественное для вас событие.

От его прикосновения вздрогнули ее плечи, и тихий голос прозвучал с оттенком печали:

— Да, да, не стоит, Александр.

Грусть на лице Анны жила недолго. Глаза ее, как и прежде, оживились и повеселевшим голосом она проговорила:

— Ничего… Я немнежко вспоминал и стало чут чут крустно.

И, как бы стараясь уйти от прошлого, начала рассказывать о себе:

— Я живу Мюнхен. Имею свой дом. Совсем недальеко города. Очьень красивый места. Я ест учитьел математика колледж. Ви бивал Германия?

— Много раз. Моя профессия — моряк. Частенько бываю в Гамбурге. В Мюнхене-ни разу.

— Если ваш сутно захотит Германия, так приезжай до менья гости…

Заметив в глазах Тоболина удивление, Анна подтвердила:

— Да. Я хочу вас приглашать…

— Спасибо. При случае воспользуюсь вашим приглашением, — пообещал Тоболин, заранее зная, что такого никогда не случится.

На какое-то время пришло обоюдное молчание. Видно, появилась необходимость сделать перерыв ради того, чтобы осмыслить уже сказанное. Однако длилось оно недолго. Анна заговорила первой.

— Александр, ви живет Москва?

— Нет. В Москве я оказался проездом. А живу я в Нижнем Новгороде.

— Я слихал ваш город, но не бивал. Он также болшой, как Москва?.

Тоболин любил свой город. Появилось желание рассказать Анне о его красотах, о великой русской реке Волге, но его намерениям не суждено было сбыться. Помешала стюардесса, подкатившая тележку с едой. Пассажиров начали кормить обедом. И только он закончился, а стюардессы едва успели собрать посуду, как на переборке загорелось табло «Пристягнуть ремни». Обжитой людской шум, продолжавшийся в течение полета, немедленно затих и в пассажирском салоне наступила настороженная тишина, обычная, немного пугающая перед посадкой.

Как и во всех приятных встречах, случайных знакомствах, время пролетело незаметно. Женский голос по трансляции напомнил пассажирам о предстоящей посадке:

— Самолет пошел на снижение…Прошу застегнуть….Температура воздуха во Франкфурте плюс двадцать один градус.

Ввиду кратковременной стоянки самолета транзитным пассажирам было предложено оставаться на своих местах. Анна не спешила, ожидая пока не покажется хвост очереди пассажиров к выходу. Когда надо было уже вставать, она, торопливо открыв сумочку, достала небольшой блокнотик. Написала свой телефон, адрес и свою фамилию — А. Бергорф. Вырвав листочек, сунула Тоболину в руку. Он проводил Анну до выхода и она, подавая ему руку для прощания, сказала последние слова:

— Очьень рад знакомиться вами. Имею надеяться, что мой внюк когда-нибудь будьет знать, кто ему дарил такой красивый медведь.

Расстались они как будто навсегда. Но, как известно, жизнь любит преподносить сюрпризы.

3

Кресло, в котором совсем недавно сидеа приятная европейка, по праву билета досталось не то арабу, не то индусу. Житель востока, в древности самого цивилизованного региона земли, не весьма вежливо пробивался к своему месту. Наоборот, сверкнув покрасневшими белкам своих глаз, коротко и недружелюбно взглянул на Тоболина, уступившему ему проход. Молча тараном протащил свое тучное тело и подобно мешку, набитому чем-то мягким, но тяжелым, упал в кресло.