Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана - [25]

— Мы можем и Макарку позвать.

— А мне всё равно… — Ира кинула взгляд на Таю, склонившуюся над горкой рыбы, — две чёрные косы её свешивались вниз.

— А хочешь, и Таю возьмём? Уж с ней-то тебе не будет скучно!

Ира не ответила, продолжала смотреть на рыбаков, вносивших в домик корзины с рыбой, — Макарка, как равный, помогал им, — на Альку, методично и сосредоточенно ходившего по двору.

— Ты слышишь, что я тебе говорю?

Ира вскинула голову и посмотрела на Васю. Её светлые глаза неподвижно, спокойно и холодно смотрели в его глаза. Она никогда не смотрела на него так, и Васе стало не по себе.

— Ты был в здешней мастерской деда? — вдруг спросила Ира.

— Не был.

— А хочешь побывать? — Ира очень мягко, очень дружелюбно улыбнулась.

Конечно же, Вася хотел, тем более что она так улыбнулась.

— А хочешь, я попрошу, и дед тебя напишет? Он любит рисовать ребят… Увидишь, какой ты есть!.. — Вася чуть набычился: будто он ни разу не видел себя и не знает, какой он есть. — Дед обессмертит тебя! Будешь висеть в какой-нибудь галерее, может, даже в Третьяковке! Или в Русском музее! Открытки с твоего портрета напечатают будут тебя посылать в письмах…

Она явно разыгрывала его.

— Хочешь? — требовательно, даже сурово спросила Ира.

Вася замялся и не успел ответить, потому что громко хлопнула дверь домика, из неё как ошпаренный, с криком выскочил Макарка, забегал по двору, и Вася увидел, как Алька, слегка побледнев, ещё быстрей заходил по двору возле домика, точно был привязан к нему невидимой верёвочкой. Потом, оглядевшись, нырнул в домик.

Войдя в дом, Алька заметил на грубо тёсанном столе большой свёрток — рыба в промокшей газете слабо шевелилась — и пружинные весы на табурете. Семён в домике, к счастью, был один.

— Я уже отвесил, сколько ты просил. Скорей прячь. И никому ни слова.

Алька протянул ему десятку, торопливо сунул свёрток в сумку и задёрнул «молнию». Семён спрятал деньги в карман.

— А сейчас топай отсюда… Если ещё будет нужно, приходи. Можешь заходить домой, — он назвал адрес. — Жена скажет, что и как.

— Большое спасибо. Всего хорошего!

Алька ушёл, сумка довольно сильно оттягивала его руку. Из домика, грохоча сапогами, вышел Семён, и к нему с рыбой-иглой в руке подскочил Макарка, взлохмаченный, растерзанный, и завопил:

— Ты не ври, не заливай! Надул меня, как дурачка… Ему отдал моё! Гад ты после этого! Бери свою иглу! — Макарка изо всех сил швырнул к сапогам рыбака ещё живую, скользко-серую рыбу. — Подавись ею! И не проси больше, ничего не буду тебе делать… — И с шапочкой в руке Макарка побежал от домика.

— Что с ним? — посмотрел на Иру Вася.

— А я откуда знаю?

— Ир… — Вася запнулся.

Ира больно схватила Васю за руку и потащила через двор к деду. И громко, весело закричала:

— Дедушка, я тебе бесплатного натурщика привела… Намалюй его, пожалуйста, сделай одолжение!

— А ты уверена, Ириша, что Вася хочет позировать? — поднял голову Иван Степанович.

— Уверена! Он только и мечтает об этом! Правда, Васенька? — Она смотрела на него дружелюбно, горячо. — Я ведь не вру? Дед напишет твой портрет, и все увидят, какой ты добрый, благородный, храбрый, воинственный… Можешь даже позировать деду с пистолетом в руке… Ты ведь хотел бы? Деда, у тебя ещё нет на картинках мальчишек с пистолетом в руке?

Вася чуть не оглох от её голоса и напора. Совершенно ясно, она издевается над ним, хочет проучить его… Не нужно его рисовать! Надо сразу же отказаться.

— Васенька, ну скажи же деду, — наседала Ира, — скажи, что ты хочешь, что я не вру!

Вася посмотрел в её красивые, светлые, брызжущие радостью и весельем глаза и, покраснев, уронил:

— Хочу…

Иван Степанович закрыл на тугие крючки заляпанный красками этюдник, и они двинулись по каменистой тропе в Кара-Дагский. Тая с Ирой о чём-то шушукались.

Никогда ещё не позировал Вася художникам, и лишь раз в жизни был в настоящей мастерской Ириного дедушки: она позвала весь свой класс и заодно его, Васю, своего соседа.

То, что Вася увидел здесь, была никакая не мастерская, а старый, почерневший от времени сарай с двумя большими окнами. Войдя в него, Вася совсем растерялся: у одной стены — небрежно постеленная раскладушка, на другой — наспех сбитые грубые дощатые полки, заставленные банками и баночками, бутылями и пузырьками с красками и жидкостями. В сарае резко пахло свежей краской и ещё чем-то острым и приятным. Со всех стен на Васю смотрели картины и этюды без рам: виды моря и берега, мысы, камни в воде, зубцы Кара-Дага в разное время и в разную погоду…

— А вон твой верный дружок, только не в жизни, а на картине, — сказала Ира за Васиной спиной и холодными, сильными пальцами повернула его голову в нужную сторону.

С небольшого холста на Васю смотрел растрёпанный мальчишка, ужасно похожий на Макарку: и он, и совсем не он! Глаза светятся зоркой зеленцой, те же облупленные губы, но в крепком подбородке таилась независимость, а в глазах неуступчивость и даже гордость… Удивительно даже!

— Ну как дедова живопись? — засмеялась Ира. — Похож дружок?

— Да не совсем.

— А ты его давно знаешь? — спросил Иван Степанович. — Бывал дома? Дружил?

— Да не очень…

— Возможно, Макарка и не совсем такой, каким я его написал, но может стать таким, — сказал художник. — Таким бы мне хотелось его видеть. Ну, Вася, если не возражаешь, присядь… — Иван Степанович показал на старый тяжёлый стул с перевязанной проволокой спинкой.