Синее железо - [22]

— Помощи вы не дождетесь, — жестко сказал Ильменгир. — Император разбит. Он укрылся с остатками армии в крепости и заключил перемирие с шаньюем.

— Это ложь, — спокойно возразил Ли Лин. — Лови на нее маленьких детей.

Советник грустно посмотрел на Ли Лина и достал из-за пояса пергамент, свернутый в трубку.

— Читай, — сказал он. — Читай, как тебя предали.

Ли Лин развернул свиток и пробежал глазами написанное. Сомнений в подлинности документа не было: внизу стоял оттиск императорского перстня-печати.

Когда Ли Лин поднял глаза на Ильменгира, в лице у него не было ни кровинки. Наступила тягостная тишина, в которой слышно было только неровное дыхание солдат. Они смотрели на своего военачальника, который сейчас решал их судьбу. И судьба была решена, когда Ли Лин тихо сказал:

— Советник, я буду сражаться.

Глава 10

«В этом бою они стояли крепко и неподвижно, как радуга», — говорит об отряде Ли Лина китайская летопись.

Трое суток длилась неравная битва. Солдаты задыхались в дыму горящих повозок, подожженных врагами. Бессонные ночи и постоянные налеты конницы вконец измотали людей: многие уже не могли натянуть лук и еле держались на ногах.

Почерневший от усталости и копоти Ли Лин ходил среди солдат, ободряя здоровых и утешая раненых.

— Продержитесь еще немного, — говорил он. — С темнотой мы попробуем сделать вылазку и пробиться в горы.

Надежды пробиться не было почти никакой, это понимал каждый. В стане неприятеля всю ночь горели костры, и было светло как днем. И все-таки эта попытка оставалась единственной и последней возможностью.

Отряд «ста золотых» пошел на прорыв с обнаженными мечами, без единого крика, тесно сдвинув щиты. Это был безумный по храбрости бросок обреченных. Едва китайцы вступили в освещенную полосу, в хуннуском лагере загремели железные била, и вся приречная долина покрылась всадниками. Еще ярче заполыхали предательские костры, и побоище началось.

Первая же лава хунну смяла боевой порядок отряда, разрубила его на куски, и тогда засвистели арканы. Они взвивались со всех сторон, и не было от них спасения. Людей сбивали с ног и давили лошадьми, кромсали мечами, нанизывали на копья, словно бараньи туши, прежде чем их зажарить; в воздухе стоял удушливо-тяжелый запах крови; кричали и плакали умирающие. Эти крики рвали сердце Ли Лина, как когти тигра, они становились непереносимыми, и военачальник, окруженный стеной своих воинов, сам поднял над головой белый бунчук, чтобы прекратить резню.

Конский хвост, надетый на длинное бамбуковое древко, зареял в воздухе — белая птица беды и скорби[52].

Битва начала затухать. Солдаты, охранявшие Ли Лина, втыкали в землю мечи и опускались на колени. Один Ли Лин остался стоять с окаменевшим мертвым лицом. Он словно сквозь туман увидел, как к нему подъехал предводитель и что-то сказал. Потом его бережно взяли под руки и куда-то повели.

Он очутился в просторном шатре, где горели жировые светильники и сидели люди в походной одежде. Они пили вино и ели прямо руками жирное мясо. Ли Лину тоже поднесли кубок. Он выпил и встретился взглядом с хуннуским военачальником. В глазах Ильменгира не было ни злорадства, ни торжества победителя.

— Приветствую тебя в моем шатре, славный полководец! — заговорил Ильменгир. — Ты показал нам чудеса мужества, и я склоняю перед тобой голову.

— Ты вправе насмехаться надо мной, только это недостойное занятие для воина! — Ли Лин выпрямился.

Лицо советника выразило неподдельное удивление.

— Как бы я посмел насмехаться над верностью и благородством? — сказал он. — Мы оба солдаты, и мои слова ^идут от чистого сердца. Я возвращаю тебе твой меч! и говорю: «Если у тебя есть какая-нибудь просьба, я исполню ее».

Ли Лин на минуту задумался, потом ответил:

— Среди пленных находится юноша, сын моего старого друга. Его зовут Сыма Гай. Отпусти его. Пусть он отнесет отцу горькую весть о моем пленении.

— Хорошо. Есть еще просьбы?

— Да. Я хотел бы умыться и привести в порядок Свою одежду.

По приказу Ильменгира желтоволосый мальчик-слуга провел Ли Лина в умывальную комнату. Ли Лин снял изрубленные латы, скинул белье. Мальчик стоял рядом, с любопытством и уважением рассматривая шрамы на теле пленного военачальника.

— Вот здесь вода подогрета, — мальчик показал на один из котлов.

Ли Лин в изумлении повернулся к слуге:

— Ты говоришь по-китайски?

— Немного. Мой господин учит меня грамоте и китайскому языку.

— Учит раба? — еще больше удивился Ли Лин.

— Да. Мой добрый господин говорит: когда я вырасту, то стану вождем в своей земле.

— Где же твоя земля?

— Далеко. За Белыми горами.

— Страна гуй-фанов, рыжих демонов… — задумчиво сказал Ли Лин. — Это очень далеко. Ты, конечно, скучаешь по родине?

— Да, господин.

— Почему ты называешь меня господином?! Я такой же раб, как и ты.

— С сегодняшнего дня я должен прислуживать тебе. Так сказал Ильменгир.

Помывшись, Ли Лин надел приготовленное шелковое платье, которое пришлось ему впору.

— Появился Ильменгир и сказал: Юноше дали коня и охранную пайцзу[53]. Ты можешь быть за него спокойным.

Ли Лин поблагодарил советника, прикидывая, когда Сыма Гай сможет добраться до крепости Май.