Синее железо - [20]

Артай слезал с коня, только когда приходилось перебираться через ветхие неогороженные мосты. Все они были устроены одинаково: четыре нетолстых бревна, закрепленные в концах тяжелыми валунами, составляли основу моста. Полотном ему служил валежник и плоские камни.

Конь храпел, упирался в поводу, и в косящих его глазах дрожал отраженный свет полуночного месяца. Перейдя мост, Артай снова брался за плеть.

Иногда в нем рождалось смутное чувство, что он напрасно торопится известить шаньюя. Пусть император разобьет хунну, и тогда они, побежав назад, погибнут в степях все до единого. Народ Артая только выиграет от этого и навсегда избавится от сильного и беспощадного врага. Но другой голос говорил воину: «А ты подумал, что станется с Антон, твоим побратимом? Мальчик погибнет, и в его смерти будешь виноват ты». «Вспомни и другое, — твердил тот же голос. — Вспомни слово, данное шаньюю, когда он подарил тебе жизнь: «Клянусь Солнцем и тенями предков, я буду твоим верным воином и пойду за тобой в любую страну, только не в землю динлинов!» Подумай хорошенько, Артай, сможешь ли ты простить себе двойное вероломство».

И он снова пришпоривал аргамака.

В хуннуский стан Артай попал под вечер следующего дня. Конь у него пал, и остаток пути пришлось проделать пешком. Покрытый с ног до головы белой известковой пылью, Артай подошел к шатру шаньюя. Дорогу ему загородили два горца-кимака.

— Важная весть для нашего владыки, — сказал Артай и облизнул губы. — Только дайте сначала попить.

Напиться ему принесли, но в шатер не пустили.

— У шаньюя посол императора, — сказал один из горцев. — Подождешь.

— Ждать нельзя. Я скакал день и ночь и насмерть загнал коня.

— Подождешь, — грубо повторил кимак и тупым концом копья толкнул Артая в грудь. — Отойди в сторону!

— Ты, бараний помет, завернутый в рысью шкуру! — взревел великан и приподнял стражей за ворот.

Кимаки пронзительно закричали, суча ногами в воздухе. На крик уже сбегались другие горцы, когда из шатра вышел Ильменгир.

— Отпусти их, — сказал он, узнав Артая. — Ты как посмел устраивать шум возле покоев шаньюя?

— Прости, великий гудухэу, но эти ослы не пускали меня в шатер. Я привез…

— Иди за мной, — прервал динлина Ильменгир и, когда они вошли в одну из полутемных комнат шатра, сказал: — Теперь говори, что случилось.

— Случилась беда, — хмуро ответил Артай и начал рассказывать о захвате китайским отрядом всех обозов с оружием и съестными припасами.

— Отряд большой?

— Не знаю.

Ильменгир задумался, разглядывая перстень, надетый на мизинец правой руки. Огонек единственного светильника отразился и вспыхнул в камне перстня, как зеленый волчий глаз.

— Слушай меня внимательно, — сказал наконец советник, — В тылу у нас нет никаких вражеских отрядов, и ты ничего не видел…

— Я понял, великий гудухэу, и не скажу никому ни слова. Но как быть с этим отрядом?

— Не беспокойся. Сегодня я сам поведу туда тысяч тридцать конницы. Думаю, этого хватит. Если китайцы и проникли к нам в тыл, то только горами, и в малом числе. Летать они не умеют. А теперь ступай. Когда вернемся в Орду, получишь табун лошадей…

Артай вышел, а Ильменгир пробормотал:

— Поистине нас хранит бог войны Суулдэ. Разве смогли бы снять столько конницы, если бы император вдруг не запросил перемирия?

Советник покачал головой и с невозмутимым лицом пошел в приемную комнату, чтобы присутствовать при переговорах.

Китайский посол Тао-ди, брат императора, сидел на ковровой подушке и, прихлебывая вино, говорил шаньюю:

— Сын Неба, мой и твой брат, не желает больше кровопролития. В знак уважения и дружбы он посылает тебе полный набор музыкальных инструментов и восемьдесят музыкантов к ним, а также десять кусков пунцовых тканей и шестьдесят разноцветного шелка. Прими этот дар, шаньюй, и пусть наши послы за время перемирия договорятся между собою о вечном мире. Сын Неба поручил мне сказать, что он согласен на любые разумные требования…

Ильменгир мягкими шагами подошел к шаньюю и стал шептать на ухо по-тюркски:

— Не подавай виду, шаньюй, если моя новость удивит тебя. В тылу у нас отряд китайцев. Обозы отрезаны. Я должен был предупредить тебя, чтобы ты знал, как вести себя с Тао-ди. Скажи ему будто вскользь, что отряд их уже уничтожен…

Шаньюй выслушал все это с каменным лицом и небрежно, словно речь шла о чем-то постороннем, сказал:

— Для пустяков ты мог бы выбрать и другое время. — И он снова повернулся к Тао-ди: — Меня радует, что мой брат наконец-то взялся за ум. Но где доказательства?

— Какие доказательства? — удивился Тао-ди.

— Где доказательства того, что император не использует перемирие во вред мне? Думается, передышка нужна ему, чтобы собраться с силами.

Тао-ди даже приподнялся на подушке:

— Ваше величество, но мой брат действительно не хочет войны!

— Та-ак. Не хочет… — В голосе шаньюя прозвучала насмешка: — Поэтому-то он сюда посылает тебя, а сам тем временем готовит удар в спину?

Тао-ди испуганно заморгал, на лысине его выступили крупные капли пота, а ковыльные усы поникли: он вдруг вспомнил об участи императорского посла Го Ги.

— Не гневайся, величайший, — почти раболепно заговорил он. — Отряд Ли Лина был послан в тыл еще до начала войны. Да и могут ли повредить твоей непобедимой армии какие-то жалкие пять тысяч?