Синее на желтом - [74]

Подошел троллейбус.

«Твой?» — спросил Демин.

«Мой. Ну будь здоров, Миша. И не худей так — тебе это не к лицу», — сказала Рыбакова и улыбнулась ему. Вот точно так улыбнулась, как улыбается сейчас с фотографии. Господи, почему я никогда не замечал, как красит такая улыбка ее некрасивое лицо? Некрасивое? Ну нет. Рыбакова была некрасивой до замужества, это верно, но в замужестве расцвела, помолодела, стала похожа на девочку-подростка, какой ее и запечатлел фотообъектив. Ну, это общеизвестно: некрасивые женщины просто некрасивы, а некрасивые девочки-подростки некрасивы трогательно и потому нередко просто прелестны.

Демин чуть повернул портрет. Хороша! И так хороша и этак. Смотри-ка, что сделал с безнадежной, казалось бы, дурнушкой счастливый брак! А Зоя, моя бывшая жена, чудовищно красива, а счастья ей бог не дал. Это Зоя сама сказала, что счастья ей бог не дал, а Демина такая жалоба ее лишь рассмешила. «Не смейся, Миша, я действительно несчастная», — серьезно, очень даже серьезно сказала Зоя. «Фантазируешь», — повторил озадаченный этой ее серьезностью Демин. «Ничего не фантазирую. Не люблю тебя — потому и несчастна». — «Почему же ты? Это я должен считать себя несчастным, раз уж на то пошло». — «Нет, я».

Демин только руками развел, до того все это показалось ему нелепым, запутанным. Прежде Зоя всегда все говорила предельно ясно, а тут все запутала и, запутав окончательно, ушла.

Демин сначала испугался: если у Зойки завелся другой, тогда конец. Но другого, ни тайного, ни явного, не оказалось. Зойка сама сказала, что у нее никого нет (а ей можно верить, она не умеет врать), да и Демин был достаточно наблюдательным человеком. Все остальные опасности, по сравнению с главной, казались малыми опасностями: какая красивая женщина не капризничает, а с женскими капризами лучший способ борьбы, в чем неоднократно убеждался Демин, — не противиться, но и не потакать. Несколько недель спокойного ожидания, и все образуется.

Нельзя сказать, чтобы Демин очень уж спокойно ждал, этого не было, но он делал вид, во всяком случае старался делать вид, что ничего особенного не произошло. В половине шестого Демин, как и раньше, заходил в детский сад и ровно в шесть вместе с дочкой встречал Зою у подъезда огромного, на весь квартал здания, которое трехлетняя Танюшка, с удовольствием раскатывая букву «р», называла «мамин тр-рест». Отсюда, от «маминого треста», они уже втроем отправлялись дальше, но не к центру, как прежде, а к старой приречной окраине, где теперь жила Зоя с дочкой. По дороге каждый говорил о своем: Танюшка о делах детсадовских, Зоя очень мило и не без юмора рассказывала о новых чудачествах своей начальницы, которая, «хотя и с высшим образованием, но место ей на привозе», а сам Демин, уверенный, что конфликт его с женой окончится благополучно, лениво уговаривал ее вернуться домой. Домик некой Фоминой, у которой Зоя снимала комнату, был развалюхой из развалюх, основательно прореженный штакетник почти лежал на земле, и калитка, конечно, никогда не запиралась, но дальше этой незапертой калитки Зоя своего бывшего мужа не пускала под шутливым предлогом, что обещала хозяйке «посторонних мужчин не приводить», а Демин и не настаивал, — «зачем?», оно его вовсе не интересовало, это временное Зоино пристанище. И чем оно хуже, тем лучше для Демина; Зоя как-никак привыкла к комфорту и, следовательно, скорей образумится.

«Поцелуй папу, Танюша», — говорила Зоя, и это означало, что надо расставаться, а Танюша не понимала, почему ей надо расставаться с папой, и принималась реветь. Демин уходил с тяжелым сердцем, Зоино непонятное упрямство начинало его злить, и когда истекли все назначенные им самим сроки, он потерял терпение. «Пора кончать это дело, Зоя Ефремовна. Нельзя же так мучить ребенка». — «Это верно: ребенка нельзя больше мучить», — согласилась Зоя и действительно через несколько дней кончила это дело, но так, как задумала она, а не Демин. Он не поверил даже, когда ему сказали, что Зоя уехала. «Куда?» — растерянно спрашивал он. Никто этого не знал. Какое-то время Демин добросовестно искал беглянку, и добрые люди надавали ему столько добрых советов, что, пользуясь ими, можно было бы наиточнейшим и наискорейшим образом найти и вернуть по домам целую сотню разбежавшихся в разные стороны жен, а не то что одну Зою. Но были не только добрые советы, были и злые. Зоина квартирная хозяйка, например, некая Фомина В. С., посоветовала Демину:

«А вы в милицию обратитесь». — «Как так в милицию?!» — «А так — обыкновенно: напишите заявление, дайте фото и особые приметы вашей голубушки, и ее как миленькую найдут. Всесоюзный розыск — это сила». — «И вам не стыдно, Фомина? Особые приметы. Всесоюзный розыск. Можно подумать, что моя бывшая жена какая-то уголовница». — «Уголовница», — сказала Фомина. «Послушайте, вы!» — возмутился Демин. «Смотри, какой добрячок! — усмехнулась Фомина. — Ну подумайте сами, разве это не уголовщина — увезти ребенка, маленького несознательного ребенка увезти черт знает куда. От живого отца. От родного отца. Да за такое вешать мало».

Ох, эта Фомина! На ее незатухающей злости можно грешников поджаривать.