Синайский секрет - [22]

Однако его упрямая фобия продолжала нашептывать ему, что летать — противоестественно для человека. Так же, как проходить колоноскопию[13].

Лэнг ворочался с боку на бок все время, пока иррациональная и рациональная стороны его разума спорили между собой. Временного перемирия они достигли лишь за несколько минут до приземления.

Отодвинув занавеску на иллюминаторе спальни, Лэнг увидел огромное арочное строение из стекла. В обе стороны от него отходили длиннющие пристройки, возле которых висели на пуповинах выходов самолеты из самых различных стран.

— Мистер Рейлли, минут через пять будем у таможни, — раздался из динамика жестяной голос пилота.

Лэнг втиснулся в крошечную кабинку и окатил себя из душа. Он уже завязывал шнурки ботинок, когда звук турбин «Пратт-Уитни» начал стихать и, в конце концов, замер.

Он вполне мог отправиться обычным коммерческим рейсом, сэкономив при этом немалые деньги. Но это означало бы оповестить весь свет о своих намерениях. Чуть ли не кто угодно способен подключиться к банкам данных авиакомпаний и узнать, кто, куда и каким рейсом летит. Все это, конечно, можно узнать и о полетах частных самолетов, но задачу любопытных тут можно было усложнить, подавая порознь заявки на различные отрезки пути. Потому-то Лэнг и настоял на промежуточных посадках в Нью-Йорке и Лондоне, хотя «Гольфстрим» вполне мог долететь до места назначения без посадок.

Кроме того, имелась еще проблема металлоискателей, через которые Лэнг никак не смог бы пронести свой «ЗИГ-Зауэр P226». А ведь он направлялся в Европу для того, чтобы изучить обстоятельства одного из двух убийств, по всей вероятности, связанных между собой. И взять с собой оружие было вполне благоразумно. Лэнг оттянул затвор, чтобы убедиться, что в патроннике имеется патрон, и, вынув обойму, удостоверился, что она полная — тринадцать 9-миллиметровых патрона «парабеллум», — затем проверил предохранитель, сунул в карман две запасные обоймы, положил пистолет в пристегнутую к поясу кобуру и накинул легкую ветровку.

После этого Рейлли вернулся в санузел. Там он сдвинул вправо зеркало над алюминиевой раковиной умывальника, извлек пачку банкнот по сто евро, отсчитал десять, положил в карман, а оставшиеся деньги убрал в тайник и задвинул зеркало на место.

Снова выглянув в окно, Лэнг увидел мокрый асфальт и брызги дождя на плексигласе. Громко зашипев, откинулась дверь, она же трап самолета, и к лестнице сразу же подъехал автомобиль с опознавательными знаками таможни. Лэнг знал заранее, что экипаж прежде всего угостит таможенников кофе с отличным печеньем из самолетных запасов, чтобы дать ему еще немного времени (которого на самом деле не требовалось).

Лэнг кратко поздоровался на своем дурном французском языке с двумя одетыми в форму инспекторами, ему поставили штамп в паспорт и отпустили. Остальными формальностями должен был заниматься экипаж. Единственный чемодан Лэнга должны были отправить прямо в гостиницу.

Возле нижней ступеньки трапа замер, выбрасывая в холодный воздух струйку пара из выхлопной трубы, длинный черный «Мерседес» индивидуальной сборки. Именно такие автомобили фонд держал в разных уголках мира для встречи Очень Важных Персон. Стекла лимузина были густо затонированы, а переднее, водительское, сиденье отделяла от салона на шесть мест подъемная стеклянная перегородка, что позволяло вести во время поездки самые деликатные разговоры.

Кстати, такой автомобиль был бы очень уместен и на похоронах главы какого-нибудь клана мафии.

Автомобиль направился на юго-запад, в город, и Лэнг впал в полудрему, глядя на раскачивавшиеся, как метрономы, дворники на ветровом стекле. Сквозь полузакрытые веки он видел, что надписи на уличных табличках были сделаны на французском и фламандском языках. Лингвистические и культурные корни северной, фламандской части страны лежали в находившихся по соседству Нидерландах и Германии, а обитавшие южнее валлоны были также тесно связаны с Францией. В 1962 году страна юридически признала то положение, которое фактически существовало на протяжении многих столетий, и Бельгия официально сделалась лингвистическим шизофреником. В Брюсселе по-прежнему говорили по-французски, а не на гортанном, насыщенном согласными фламандском языке.

Транспортная суматоха, неизбежная вблизи любого крупного аэропорта, улеглась, и «Мерседес» плавно набрал скорость — как решил Лэнг — почти до своего предела. Вокруг тянулась почти гипнотически однообразная местность. Ее плоский рельеф был и благословением, и проклятием: эти земли было легко возделывать, но они, еще с римских времен, открывали любым захватчикам прямой путь от моря к Арденнским горам. Неподалеку отсюда Веллингтон нанес Наполеону последнее поражение, а немецкая армия дважды за первую половину прошлого столетия проходила здесь, чтобы напасть на Францию.

И вдруг Лэнг очнулся.

От аэропорта до города было менее десяти миль, но вокруг по-прежнему не было ничего, кроме полей и мелких каналов, тянувшихся мимо ферм.

Он наклонился вперед и постучал в стекло.

— Извините, но мне нужно в Нижний город. В город.

Если водитель и слышал его, то виду не подал.