Синагога сатаны - [10]

И то же повторяется при сыне Филиппа, Людовике X.

Ангерран де Мариньи повешен, потому что его жена хотела околдовать жену короля. Пьер де-Латильи, епископ Шалона, колесован, потому что, вероятно, он вызвал смерть короля колдовством; той же участи подвергается Рауль де-Прель, advocatus praecipuus[28] – ему каждую кость отдельно переломали во время пыток.

Вот были роскошные времена! Сатана потирал себе руки при виде неизмеримой жатвы. Изабелла, дочь Филиппа Красивого, собственноручно вырывает глаза Спенсеру, любимцу ее супруга, Эдуарда II английского, и с удовольствием присутствует при совершаемой над ним оскорбительной операции. Когда это не помогло и король не мог оставить содомию, Изабелла спросила епископа Герефорда, что ей делать с королем, и получила следующий пифический ответ: «Eduardum occidere nolite timere bonum est!». Так как епископ не поставил запятой, то королева поставила ее после occidere вместо nolite и король был коварно убит служителями его нежной супруги.

Я привел еще мягкий пример.

* * *

«Золото, – говорит Христофор Колумб в письме к Фердинанду после четвертого путешествия, – золото – прекрасная вещь. Из золота образуются сокровища. Из золота делают все, что угодно, в этом мире. С помощью золота можно провести душу в рай». Да! Золото было нужно, и золото стало в 1300 году новым богом. Церковь превратила его в мертвую материю, в кресты, хранилища, кубки. Гранды употребляли золото на украшения и роскошь. Не было больше просто золота. Уже Ричард Львиное Сердце хотел продать Лондон, но ни у кого не было золота. С бешеной алчностью бросились на поиски золота: Раймонду Луллию, Никола Фламелю, Гельмонту, кажется, удавалось уже делать золото, но секрет всегда разлетался.

Народу нужно было золото какой бы то ни было ценой. Князь земли владел им, хранил его и давал его, но за это нужно было отдавать ему душу. Да, это был роковой предмет. Но у жида было золото! Жид, это нечистое животное, стоявшее в связи с дьяволом, знал, где золото. И на еврея бросались, жгли его, грабили, но и его золота не хватало. Ничто не помогало, приходилось отдаваться дьяволу.

И золото стало настоящим антихристом, Сатана превратился в золото, сделал церковь продажной блудницей, правительство шайкой фальшивомонетчиков, судей – негодяями, священников – бесстыдными лихоимцами, чистейшую женщину – распутницей, а истиннейшее убеждение – низкой клеветой.

Тамплиеры имели золото, и их уничтожали, церковь имела золото – и ее поработили, еврей имел золото – и его жгли.

Дворяне, доведенные до отчаяния скверным качеством монеты, бросаются на мужика, отнимают у него все и, если у него больше ничего нет, ставят его на раскаленные уголья. Конечно, мужик зарыл золото, он только не хочет выдать его.

И народ, доведенный отчаянием до безумия, восстает с ужасающим зверством, чинит неслыханные ужасы и снова падает, повергнутый на землю.

Уже во времена Людовика Святого толпы мужиков бродят по всей Франции, грабя и убивая. Они режут священников, оскверняют св. дары – опять то же самое! пока их не разгоняют и не уничтожают «quasi canes rabidi passim detruncati»[29], говорит Нанжи со злобной удовлетворенностью.

В следующем поколении вновь страшное мужицкое восстание. Опять оно подавлено и мужики, после ужасающих пыток, повешены: illic viginti, illic triginti secundum plus et minus suspendens in patibulis et arboribus…[30]

Самые тяжкие и самые яростные восстания повторились в Лангедоке в 1381 году. Крестьяне набросились на знатных и священников. Они немало позабавились с ними. Приэр де ла Брюйер, предводитель шайки, приказывал отрезать им пальцы, сдирать кожу с тонзуры и сжигать их потом a petit feu[31]. Дело обстояло очень плохо: L'on craignait que toute la gentilesse ne perit[32], говорит Фруассар. Крестьяне расплачивались за века страданий, за побои и голод, за кровопийство знати.

Опять восстание подавили с ужасным зверством; знать была более утончена в применении пыток, чем крестьяне.

Крестьянин должен был предаться дьяволу. Он один питал к нему сострадание, он один давал ему несколько часов счастья, ибо он один давал ему возможность отомстить знати, для которой крестьянин вовсе не был человеком.

Многочисленны были муки, которыми дворянин помогал крестьянину здесь, на земле, искупить часть его грехов.

Знаменитый Гуго Гиз ввел в моду потчевать крестьян пинками и заставлять их лаять по-собачьи.

Другим традиционным развлечением было бросить крестьянина в кадь, в которой обычно ставили тесто, перевернуть кадь, притащить его жену и изнасиловать ее тут же на кади. А если еще попадался ребенок, тогда удовольствие достигало полного размера. Привязывали дитя короткой веревкой к ноге кошки. Чем больше дитя кричало, тем бешенее становилась кошка. И вот картина: мужик вылезает из бочки, совсем белый от муки, выглядя как самый смешной в мире клоун, жена его плачет и дрожит всем телом, дитя залито кровью, изодрано бешеной кошкой. Jus primae noctis[33] было тоже хорошим изобретением, чтобы рассеивать скуку знати.

Правда, в смысле половых наслаждений знать была в достаточной степени утомлена, но божественное зрелище – видеть отчаяние рогатого мужа! А если он противился, Боже, как забавны были его крики, когда ему задавали трепку. И если он и тогда не успокаивался, то его вешали.