Синагога и улица - [5]

— Так это девочка?

Но деду так хотелось заполучить еще одного ученика, что он сразу же сделал надлежащий вывод: девочка должна уметь благословлять субботние свечи и читать тхинес. К тому же ее звали так же, как маму старика, — Сарра.

— Видишь, Сореле, вот эту буковку с изогнутым тельцем, с головкой сверху и с головкой снизу? Знаешь, какая это буква?

— Это алеф, — отвечала Сореле жестким и сухим голосом лавочницы, ненавидящей, когда ей попусту морочат голову.

— Но если алеф стоит вместе с вот этой черточкой, похожей на ступеньку, снизу, то получается комец-алеф — о. Этого ты не знала, Сореле? Вот видишь!

Один из старых евреев, выглядящий из-за согнутой пополам спины и палочки в руке, точно буква «гэй», сделал Ициклу практическое предложение: пусть он приведет уличных мальчишек. Скоро Пятнадцатое швата, и все они получат по плоду рожкового дерева[25]. Они смогут греться у печки и шалить сколько душе угодно. Лишь бы только учились быть евреями.

Ицикл нашел мальчишек, которым это приглянулось, быстрее, чем находил пуговицы для игры. В Старую синагогу стали заходить с полдюжины мальчишек. Один из них был высокий, с пухлыми щеками и оттопыренными ушами, пламеневшими от мороза. У него были большие зубы, и он ржал как лошадь. Разговаривая с кем-то, он держал руки в карманах, чтобы показать, что никого не боится. Его звали Лейбка-бык, потому что в драке он часто бил противника головой снизу вверх, как бык рогами. Для него тоже нашелся меламед — старик, выглядевший рядом с ним как маленький котенок рядом с большой мышью. Драчун был к тому же тупоголовым, и его ребе удивлялся: в прежние времена мальчики из бедных семей становились большими знатоками Торы, а теперь, похоже, можно быть и сыном бедняка, и невеждой.

«Ничего, он у меня будет знать еврейские науки, эта дубина», — утешал себя старик.

И в Старой синагоге теперь зазвучали голоса мальчишек, изучающих Тору. Рядом с каждым из них сидел старичок и, раскачиваясь, говорил:

— Скажи, мальчик: берейшис — в начале, боро — сотворил, элойким — Господь…

А снаружи, в городе, ветер переносил снег с крыш на улицы, а с улиц — на крыши. Мороз забирался под ногти и обжигал лоб. Перед глазами крутилась метель, но старики из Старой синагоги пробирались через снежные заносы и ветер. В меховых шапках, натянутых на уши, в толстых шерстяных шарфах, намотанных высоко, до самого носа, они нащупывали палками дорогу впереди себя, чтобы не утонуть в снежном хаосе. В синагоге их ждали ученики, чьи голоса звучали как серебряные колокольчики. Поэтому учителя этих мальчишек шли к ним с истинной самоотверженностью. Напрасно домашние кричали старикам:

— Да куда ты?! На улицу ведь страшно выйти!

— Вы себе думаете, тесть, что вы еще молодой человек? Из-за этого мороза даже детей отпустили из школ, а вы претесь в синагогу!

Еще громче голосили их собственные жены:

— Меламедом он стал на старости лет! У тебя ведь есть свои собственные сыновья и внуки, чтоб они были здоровы.

Старики ничего не отвечали, только гневно таращились на своих жен. Лишь выйдя на улицу, старик смеялся в шерстяную шаль, закрывавшую ему бороду и мешавшую открыть рот: «Этакая глупая баба! У нее есть сыновья и внуки? Да у нее есть полный дом иноверцев! И она им еще прислуживает! Настоящее идолопоклонство. Глупая женщина. Она не знает, что ученики и есть настоящие сыновья».

3

Старики держали свое обещание и не мешали мальчишкам бегать вокруг бимы и играть среди скамей и стендеров в прятки. Пока ученики шалили, их меламеды сидели вокруг печки, втянув головы в плечи, и медленно раскачивались над святыми книгами, как будто ничего не видя и не слыша. И все же они не могли притвориться, что ничего не видят, когда шалуны открыли дверцу подвальчика под бимой и вытащили оттуда рассыпавшиеся от старости молитвенники, Пятикнижия и нравоучительные книги. Долгие годы эти вышедшие из употребления святые книги ждали в подвальчике дня, когда их вывезут, как покойника, в ящике и похоронят с подобающими надгробными речами на кладбище. Но дождались того, что в них рылись эти проказники в поисках чего-нибудь неожиданного.

Старики сдвинули очки в медных оправах высоко на свои морщинистые лбы, осмотрели со всех сторон устроенный этими молодчиками разгром — и рассмеялись. Из-за преклонного возраста руки свисают у старичков до колен, а при ходьбе раскачиваются, как пустые ведра на коромысле. И все же они потрудились нагнуться, чтобы сгрести груды растрепанных книжных листов. При этом они мягко и неторопливо поучали учеников, что наступать на священные книги — большой грех. А если им доставляет удовольствие рвать молитвенники и Пятикнижия, то пожалуйста. Пусть они каждый день молятся и изучают Тору, тогда святые книги сами собой со временем разорвутся. То ли испугавшись этого наказания молитвой и учебой, то ли от вида стариков, ползающих на четвереньках мальчишки бросились на пол сгребать обрывки книг и быстро запихали их обратно в подвальчик под бимой.

Но со взрослыми старики не были столь доброжелательны и терпеливы, как с расшалившимися мальчишками.

Вот в синагогу заходит на предвечернюю молитву гость — еврей в шубе, в очках в золотой оправе и с широкой жидковатой бородой. Подбородок торчит сквозь эту бороду — голый и острый, как камень в поле. Во время молитвы «Шмоне эсре»