Симфония тьмы - [48]

Он сел в кресло, приглашая в соседнее собеседника. Осинский отошел от окна и тоже сел в кресло, стоявшее рядом с Барбарой. Дронго обратил внимание на его походку. Кажется, Осинскому пошла на пользу эта прогулка, подумал он. Или это ему лишь кажется?

– Тем не менее я прошу вас в будущем избегать подобных экспериментов, – сказал Дронго, – иначе я просто уеду из Парижа.

– Согласен, – кивнул Якобсон, – тем более что мы уже завтра уезжаем в Брюссель.

– Вы все-таки хотите совершить это турне? – понял Дронго.

– Мы подписали контракт, – терпеливо объяснил Якобсон, – и просто не имеем права его нарушить. Слишком большие неустойки. Кроме того, это нужно и для рекламы новой оперы маэстро. Ведь в Париже все прошло как нельзя лучше.

«Почему так смотрит на меня Барбара?» – снова подумал Дронго. Не так, как раньше. Что-то произошло. Она словно ждет, что он решит какую-то важную задачу. Какую?! И Осинский тоже все время смотрит в его сторону. А в голосе Якобсона появилась какая-то наглая уверенность. Уверенность в чем? Что он должен понять именно сейчас?

– Это очень большой риск, – медленно сказал Дронго, – нам нужно все просчитать. О готовящемся турне наверняка напишут газеты, и Ястреб будет знать, где именно искать Осинского.

– Всего три концерта в Европе, – улыбнулся Якобсон.

«Почему он улыбается так интригующе-загадочно? Что случилось?» – снова подумал Дронго.

Вошли сразу четыре официанта и встали у высоких стульев, приглашая всех четверых гостей к столу. Барбара встала первой. Медленно поднялся Якобсон. Третьим встал Осинский, подходя к столу. Последним поднялся Дронго.

Осинский сидел, как обычно, напротив него. От Дронго не ускользнуло то неуверенное движение к правому стулу, обычно занимаемому Барбарой, куда хотел сесть композитор. Он сел за столик. Осинский ел, как обычно, молча, больше говорил Якобсон. И лишь Барбара по-прежнему бросала на Дронго какие-то непонятные, загадочные взгляды. Уже принесли десерт и чай, когда официанты, собрав ненужную посуду со столика, молча построились в ряд, чтобы удалиться. Едва за последним из них закрылась дверь, как Осинский протянул руку к сахарнице, где лежал специально приготовленный заменитель сахара – сусли, не повышающий уровня глюкозы в крови. И в этот момент Дронго схватил его за руку, опрокинув на стол кофейник.

– Спокойно, – попросил Дронго. – У настоящего Осинского на указательном пальце левой руки вчера была заусеница. Я заметил, когда он брал цветы. А у вас ее нет. Кроме того, вы перепутали место, куда должны были сесть. И ходите немного не так, как наш маэстро. Он обычно больше сутулится. Вы не Осинский, мистер незнакомец. Даже в таком идеальном гриме, какой вам сделали сегодня.

Незнакомец улыбнулся, не пытаясь вырвать руку. Якобсон откинулся на спинку стула и весело улыбнулся. Барбара торжествующе кивнула головой. Дронго выпустил руку лже-Осинского. И услышал слова Якобсона:

– Вы, как всегда, правы, мистер Саундерс. Согласитесь, что мы не можем рисковать жизнью самого маэстро. Именно поэтому нам пришлось прибегнуть к помощи его двойника. Познакомьтесь, это Рэнди Александер. Он теперь будет заменять нам Осинского. Если хотите, это тоже наживка. Наживка для Ястреба.

Глава 20

Мысль о трюке с двойником Осинского пришла в голову Якобсону уже давно. Но в Париже он просто не мог рисковать. Здесь были важны личные встречи Осинского, и ни при каких обстоятельствах нельзя было предъявлять двойника. И только теперь, когда парижские гастроли завершены, он решился подставить вместо Осинского двойника, чтобы избежать любой случайности.

Если искусно загримированному двойнику удавалось в течение двадцати минут скрывать свою истинную сущность даже от такого выдающегося аналитика, как Дронго, то другие могли и не разглядеть маэстро, тем более что в этих городах, в отличие от Парижа, не планировались пресс-конференции самого Джорджа Осинского или его встречи с кем-либо из знакомых людей. График был расписан четко и жестко. Два дня в Бельгии, три дня в Голландии, два дня в Германии.

Самая большая неприятность для Дронго состояла в том, что весь график предстоящего турне Осинского по Европе был опубликован во многих французских газетах. И его наверняка читал Ястреб. Сама затея с двойником Дронго очень не понравилась. В этом было нечто театральное, придуманное, и такой профессионал, как Шварцман, мог легко разгадать всю игру.

Теперь важны были даже не столько действия самого двойника Осинского, сколько окружавших его людей. Если Ястреб почувствует какую-то небрежность, какой-то просчет в действиях охраны, он моментально все поймет, сумев просчитать варианты. А скрывать от личных охранников Осинского сам факт его подмены практически невозможно. Тем более что об этом уже знали Хуан и Мартин.

Дронго помнил, как однажды в Москве имел дело с другим человеком, подставленным ему вместо реально существовавшего лица. Это была женщина, о существовании которой он знал, но которую никогда не видел, не был знаком и не мог точно ее идентифицировать. Она не была двойником в прямом смысле этого слова. Просто заменяла собой другого человека. Но здесь, в Париже, рядом с ним должен был действовать двойник всемирно известного композитора. И это было фактором, отныне усложнявшим все их действия. Хотя, с другой стороны, он понимал, почему Якобсон пошел на этот невероятный шаг. Он все-таки не очень верил в свою собственную охрану и даже в такого специалиста, как Дронго.