Симфония любви - [14]

Позволив себе оглянуться на Гертруду, которая пыталась приободрить ее слабой улыбкой, Мария толкнула дверь комнаты, готовая окунуться в холодный зловонный воздух и полумрак. Окинув взглядом замусоренный пол, тусклое пламя свечей, кровать под балдахином, на которой можно было различить неясные очертания человеческой фигуры, Мария откашлялась и переступила порог. Она чувствовала себя совсем не как Беовульф, входящий в жилище Грендель.

Она прокладывала себе дорогу среди разбитой посуды, перевернутой мебели и разбросанной одежды. Подойдя к окну, Мария набрала полную грудь воздуха и раздвинула занавески, разогнав при этом пыль, кружившуюся в тусклом зимнем свете, пробивавшемся сквозь закопченные окна.

– Гертруда, – позвала она.

– Да, мисс Эштон?

– С этого момента занавески должны быть открыты весь день.

– Да, мисс Эштон.

– Начнем с уборки комнаты. Принесите горячую воду, мыло и щетки. Снимите ковры и выбейте их. Я заметила цветы…

– Их доставляют из оранжереи, мисс.

– Я хочу, чтобы на каждом столе, в каждой щели, каждом уголке были цветы. Эту люстру необходимо почистить и зажечь.

– Сию минуту, мисс.

Повернувшись к своим подчиненным, Гертруда раздала приказания и хлопнула в ладоши. Слуги рассыпались по дому. Затем экономка перевела взгляд на кровать, и лицо ее сделалось усталым и озабоченным.

Мария ободряюще улыбнулась ей, подошла к кровати и, взявшись за занавеску, застыла в нерешительности, а потом еще раз вздохнула и отдернула ее.

Его светлость герцог Салтердон – она не могла различить черты его лица под спутанными вьющимися волосами и бородой – лежал в той же позе, как вчера вечером, завернутый в простыни, с открытыми, ничего не выражающими глазами, устремленными на балдахин. Прикрыв тыльной стороной руки нос и рот, она с опаской наклонилась и увидела, что грудь его слегка вздымается.

Задержав дыхание, она наклонилась ниже, пытаясь получше рассмотреть лицо герцога, которое оказалось еще страшнее, чем она думала. Несомненно, в нем не было ничего человеческого – ни проблеска разума! Его осунувшееся лицо – вернее, то, что она смогла разглядеть из-под отросшей бороды, густых бровей и копны спутанных волос, разметавшихся по грязной наволочке – напоминало лицо трупа. Вся дрожа, она провела рукой перед его глазами, готовая отдернуть руку при малейшем признаке того, что он может очнуться от забытья и наброситься на нее. Но он даже не моргнул.

Затем она повернулась к Гертруде.

– Сколько он так лежит?

– Не могу точно сказать, мисс. Я уже говорила вам, что отсутствовала две недели. Но еще до моего отъезда он решил укрыться здесь, как какой-нибудь дракон в пещере. Он не позволял никому поднять себя. Мы были вынуждены оставлять подносы с едой у его кровати. Иногда ему удавалось поесть… а иногда… – Гертруда заломила руки, и лицо ее стало печальным. – Он несколько дней отказывался от пищи, как будто хотел заморить себя голодом, пока, наконец, голод не брал верх…

Гертруда отвернулась. Мария обняла ее рукой за плечи, всматриваясь в искаженное болью лицо экономки.

– Что, Гертруда, милая? Расскажи мне. Я должна знать все, если собираюсь помочь ему.

Гертруда покачала головой, как будто воспоминания были невыносимы для нее.

– Я видела, как он пытается поесть, а еда выскальзывает из его рук, потому что у него нарушена координация, и он не может попасть в рот. У меня разрывается сердце, когда я вижу его таким, зная, каким он был раньше – гордым и красивым, воплощением аристократизма. Мы так гордились, что служим у него.

Горло Марии сжимали спазмы – она вспоминала о брате, так быстро превратившемся в свою собственную тень. Девушка прижала к себе убитую горем экономку. – Это и будет нашей главной задачей, милая Гертруда, – вернуть хозяину его былое «я». Ты поможешь мне?

– Конечно, милочка.

– Сначала мы должны вымыть комнату снизу до верху, а затем займемся его светлостью. Мне понадобится ваша помощь, чтобы убедить прислугу, что им ничего не угрожает.

– Это будет нелегко, мисс. Когда Бетти, некрасивая коротышка с косыми глазами и заячьей губой – ее обязанность выбрасывать золу, чистить и полировать каминную решетку – в прошлый раз вошла в комнату, он запустил в нее фарфоровой вазой и попал прямо в голову, вот сюда, – она прикоснулась рукой к уху. – С тех пор у нее все время звон в ушах, и она говорит, что и под страхом смерти не переступит порога этой комнаты. И кто посмеет упрекнуть ее?

– Но сейчас он выглядит довольно смирным, – Мария еще раз с опаской взглянула на кровать.

Гертруда понизила голос до шепота, и ее лицо исказилось от страха.

– Понимаешь, в том-то все и дело. Нельзя угадать, когда он очнется. Только что он лежал, уставившись в пространство, а через мгновение уже сжимает твое горло, как будто собирается задушить. О, я вся дрожу при одной мысли об этом.

Гертруда прикрыла рот ладонью и зажмурилась. Она тряслась всем телом, и Мария почувствовала, как сердце ее сжалось.

– Обещайте, что будете осторожны, – взмолилась экономка.

Мария кивнула. Во рту у нее пересохло.

– Тогда я присмотрю за остальными. Насупив брови, Гертруда двинулась к дверям, за которыми все еще толпились слуги. У порога она остановилась и оглянулась. Подбородок ее дрожал, а на лице было написано такое отчаяние, что Мария почувствовала себя как перед казнью.