Симеон Полоцкий - [32]

 – древнерусского сборника изречений, заимствованных из Святого Писания, и философских рассуждений о мудрости, правде, дружбе, благодати, а также трудов отцов Церкви, которые мирно соседствовали с сочинениями греческих писателей, язычников.

Но одно дело познавательный исторический труд, к которому не каждый мог подступиться, а иное – силлабическая поэзия, упрощавшая восприятие даже самого сложного материала. Любое произведение Симеона Полоцкого с заимствованными сюжетами из римской, греческой, библейской истории было доступно для понимания любознательным отрокам. А ведь именно этого и добивался Симеон. Однако в его проповедях мы не обнаружим ни примеров, ни высказываний знаменитых римлян и греков. Единственный случай, когда Симеон Полоцкий обращается к западноевропейской истории – рассказ, в котором говорится о Фенелле, жене скотийского (шотландского) царя Кемефа II в «Вертограде многоцветном». Ориентир для произведений и душевных откровений Симеона Полоцкого – Священная история.

Святитель Димитрий Ростовский[86], не понаслышке знакомый с творчеством Симеона Полоцкого, гораздо смелее внедрял в проповеди то, чего старательно избегал игумен монастыря Всемилостивейшего Спаса и с церковной кафедры вещал о смерти Клеопатры, о житиях царя Лакедемонского, Павзания и событиях Византийской истории.

А. И. Белецкий задается вопросом, что же взял Симеон у историков, и почти на ста страницах своей книги дает основательный ответ, смысл которого таков: Симеон Полоцкий, используя эпиграммы, «ядовитые» стихотворные характеристики, с издевкой говорит о правителях ущербных, жестоких, тупых и утверждает, что

Злому делу казнь Богом сотворится

…

И душа премерзкая яко в ад вержется.

Относительно праведных правителей и государственных деятелей – Филиппа Македонского, Юлия Цезаря, Августа, Тита, Траяна, а после Рождества Христова – Константина Великого, Франциска I, Альфонса Арагонского – у Симеона Полоцкого находим:

Кто есть царь, а кто тиран, хощети ли знати:

Аристотеля книги потщися читати,

Он разнствие обою сие полагает,

Царь подданным прибытков ищет и желает.

Тиран паки прижитий всяко ищет себе,

О гражданстей ни мало печален потребе.

И, наконец, апофеоз назидания:

Тако бы Христа верным должно подражать

Добродушьем его на себе являти.

Но, пожалуй, самое сокровенное желание Симеон Полоцкий выразил в стихотворении «Делати», где говорится о царе, который безмерно любит чад своих, подданных, подает им пример в бою, в труде и не стыдится делать всё своими руками:

…Царем не срамно быти,

Руками дело честно робити.

Разве это не пример того, когда постижение и преподношение истории становится вещим предсказанием появления на российском престоле царя-труженика, царя-преобразователя, носителя императорского титула «Отца Отечества»?

Самой натуре Симеона Полоцкого чуждо было самовосхваление. Он пребывает во многих творческих и церковных ипостасях, но даже и не пытается причислить себя к сонму историков, здраво полагая, что его вирши и проповеди лишь порог, за которым начинается наука, требующая всецелой отдачи и увлеченности.

…В рецензии И. Татарского на книгу о Симеоне Полоцком, авторство которой, вероятно, принадлежит видному русскому историку Н. И. Костомарову, который подвергает резкой критике историческую основу труда, между прочим говорится: «Дело (написание книги. – Б. К.), конечно, похвальное, ибо кому не известно, как легко ученые ошибки превращаются в предрассудки и как трудно эти последние исправляются». При этом ученый делает весьма важное заключение: «На всех угодить трудно, найдется строгий критик, который увидит… невоздержанность автора и его единожды принятый метод».

Глава XI. Несостоявшийся архиерей

Да не еже аз хощу произвожу в дело

но Богу волю мою да подчинно зело…

Симеон Полоцкий

Нетрудно догадаться, что в решении вопроса о выборе патриарха Большой Московский собор пошел по пути наименьшего сопротивления. Наученные горьким опытом служители Русской Православной церкви выбрали на место строптивого и гордого Никона «старца скромного, кроткого, но дряхлого и немощного, явно клонившегося ко гробу». Откровенно говоря, и сам патриарх Московский Иоасаф не скрывал своей «глубочайшей старости» и прекрасно сознавал, что в пору духовного неустройства России он – фигура временная, что и показали дальнейшие события.

Но для Симеона Полоцкого было крайне важно, чтобы земные дни верховного пастыря продолжались как можно дольше. Ни один человек из церковного клира не пользовался большим доверием патриарха, нежели игумен монастыря Всемилостивейшего Спаса. Влияние Симеона Полоцкого на церковную политику было обширным и значительным. И хотя под грамотами стояла подпись Иоасафа II, написаны они все рукой Симеона и содержат мысли, которые он умело внушал его святейшеству. Без сомнения, такое положение дел многим было не по нутру и, едва став патриархом, Иоаким разразился гневной репликой по поводу беспомощности своего предшественника: «Симеон полочанин, учившийся у езуитов, и державый мудрствования тех, и именем его (Иоасафа. – Б. К.) писаша, еже хотяша».

Но тогда возникает вполне закономерный вопрос: почему Симеон Полоцкий как особа, приближенная к монарху и патриарху, ни на шаг не продвинулся по церковной иерархической лестнице, оставаясь скромным игуменом монастыря с небольшим количеством насельников? Поступали ли ему предложения от правителя России и патриарха Иоасафа оставить учительство в Заиконоспасской школе и занять епископскую кафедру, сулившую многие выгоды? Вероятно, такие предложения имели место. От Алексея Михайловича, однако с оговорками – государь не желал терять ни задушевного собеседника, ни воспитателя, который полюбился детям. От патриарха Московского – не исключено. Ведь правой рукой его святейшества являлся начальник Печатного двора, назначаемый только из архиереев. Симеон Полоцкий для такого благого дела – сущая находка.