Симбионты - [13]

— Без чуда никак? — буркнул он. — Я слышал, у израильтян огромный опыт.

— Честно? Никак. Сгорел будто свечка. Мы даже не опоздали. Представляешь, мы даже не опоздали…

— Ну-ну, ты же врач. Ты-то знаешь, что чудеса бывают.

— Слишком редко.

«Не наш случай», — едва не сказал Виктор, но удержался. Пусть хотя бы старик надеется на лучшее — у него сейчас и без того неприятности.

Большие неприятности.

Глава 6

Монитор был во всю стену, и за последние лет десять чего только на этой стене не рисовали, какие сильные проекты на ней красовались, как все мощно выглядело! Кто бы мог подумать, что однажды включишь первый канал — и с той же стены тебя, будто ледяной водичкой, окатят реальностью, с головой да насквозь, аж до костей.

Диктор вещал так складно и убедительно, словно понимал, о чем говорит.

— Итак, на следующей неделе Россия станет последней страной, подписавшей конвенцию о запрете репликаторов — нанороботов, способных производить свои копии. Серая слизь, известная вам по фантастическим блокбастерам, останется фантастикой навсегда!

— Заткни его, сил нет, — попросил Дед.

Михаил отмахнулся от стены пультом — изображение померкло, диктор умолк, — и преданными глазами уставился на начальство.

Он умел разыгрывать сочувствие и поддержку очень убедительно, но Дед этой маске не верил ни на грош. Генеральный директор слишком давно знал своего первого заместителя. Эффективный менеджер, акула от науки, редкий в некотором роде специалист. Лететь вперед на всех парусах с таким на пару хорошо, зато тонуть плохо: акула она и есть акула, первым делом сворачивает туда, откуда кровью запахло.

Сейчас кровью, свежей, пахло от Деда. Вырвали из него кусок мяса.

— Останется фантастикой… — повторил Дед за диктором. — Ну вот, поработал на благо мира и прогресса, хе-хе… Теперь отдохну.

Приказ на закрытие работ ему привезли утром спецпочтой. Он знал, что такой приказ существует, еще неделю назад, и сам не понимал, зачем тянул время. Государство — мажоритарный акционер Нанотеха — аннулировало свой заказ.

Внутренний телефон стоял рядом, только сними трубку, нажми пару кнопок, скажи пару слов. И иди домой, отдыхай. Дед протянул руку.

— Да погоди же, — сдавленно произнес Михаил.

Решается, подумал Дед. Или делает вид, что решается. Сейчас начнет умолять, потом давить. Но что он может сказать мне? Какие раскроет карты?

— У меня приказ на столе, — сказал Дед сухо.

— Погоди. Приказ… Это так. Тебя задвинули. Но мы еще не проиграли.

— Мы? — переспросил Дед.

— Пятая серия.

— Миша, — сказал Дед почти ласково. — Оставь пятую в покое. Она с самого начала была э-э… Игрой ума. Научной фантастикой. А сейчас тебе по телевизору сказали — фантастикой и останется.

— Слушай, но когда мы ее в последний раз обсуждали, ты был настолько уверен в успехе…

— А какое это имеет значение теперь? Решение принято на высшем уровне. На высшем, понятно? Решение чисто политическое. Деньги спишут подчистую, мы ни копейки государству не должны. Хороший аргумент? Ничего не было, друг мой. Как будто ничего и не было.

— Но они не знают!

— А чего им знать-то? Я не успел… И главное, какая разница? Говорю же: это политическое решение. Друзья из-за океана попросили, хе-хе… Высокие договаривающиеся стороны окончательно перетрусили. И договорились. А что, я их понимаю. Все логично. Все ради стабильности. Фабрикаторы, репликаторы… Скоро гвоздодеры запретят!

— Ты еще можешь смеяться? Завидую.

— И лопаты, обязательно лопаты отнять у народа. Человек с лопатой — страшная сила!

— А-а, понял, это ты меня добить хочешь.

— Расслабься, Миша. Расслабься и получай удовольствие. Что нам еще остается?

Михаил так сжал зубы, что на скулах заиграли желваки. У него было гладкое лицо человека, привыкшего заботиться о своей внешности, — приятное, располагающее лицо, и он умел им играть, будто прошел солидную актерскую школу. Но в этом кабинете личное обаяние ничего не значило. Здесь не притворялись, все начистоту. Михаилу было едва за сорок, Деду уже за семьдесят, и говорили они на «ты», потому что так общаются члены команды. Михаил ради Деда почти десять лет разбивался в лепешку, заставил строптивый Нанотех поверить, что он не мальчик на побегушках, а самостоятельная величина, и сам в Нанотех поверил крепко, полюбил институт. Он здесь был свой в доску, крутился ради фирмы как белка в колесе — все это знали. Ему прощали даже манеру обзывать микроботов «нанороботами». Любого другого запрезирали бы, не глядя на высокий чин, но Михаил не по глупости начал оговариваться. Его красивое лицо было «лицом фирмы», а на воротах фирмы красовалось золотое слово «Нанотех». Вот он и распинался про всякое «нано» — что в московских кабинетах, что в телевизоре. И по соцопросам, зритель верил Михаилу, считал его настоящим ученым новой формации. Умеет говорить с людьми, понятен и близок: деловитый, подтянутый, очевидно нормальный, без этой придурковатости, которая раньше считалась чуть ли не визитной карточкой уважающего себя доктора наук…

Как раз с наукой-то у него вышло худо — и тоже не по своей вине (во всяком случае, Михаил так считал), ради Нанотеха. Повседневная жизнь фирмы была в его руках, и стоило этим рукам ненадолго опуститься, пришлось бы Деду спускаться со своих горних высей и разгребать текучку. А директору осталось работать в полную силу недолго, это все понимали, значит, надо создать условия, чтобы он спокойно творил. Дед столько здоровья ухлопал на организационные вопросы — довольно с него, хватит загружать мелочами самую светлую голову института. Пусть делает то, что умеет лучше всего: заражает коллектив идеями, придумывает и экспериментирует. Пусть дает результат…