Силы Парижа - [9]

Какие-то токи пронизывают существа, сидящие в одном ряду; им приходится преодолевать лишь маленькое расстояние между локтями, коленями, слегка касающимися друг друга бедрами; препятствием на их пути служат лишь ткани, принявшие человеческие свойства от соприкосновения с телом.

Эти токи самые темные, наименее наделенные сознанием. Другие, потрескивая, соединяют между собою головы, взглядывающие друг на друга. Каждое тело образует пару с телом, сидящим напротив. В промежутке воздух кажется более жестким, и в нем слоями проносятся течения.

Группа молчит. Ни одно слово, произносимое кем-нибудь из составляющих ее людей, не доносится до слуха всей группы в целом. Но шум колес, дребезжание стекол, лязг железа, мешающие ей составить расчлененную мысль, оберегают ее от чувства неловкости, рождаемого ее немотой. Она не испытывает беспокойства в ушах, куда общее молчание вливается маленькими, холодящими тело струйками. Взоры ее направлены преимущественно внутрь. Но и извне иногда проникают сюда искромсанные картины. Своими грубыми руками движение принуждает их проходить сквозь оконные рамы, как сквозь ножи мясорубки. Это больше не предметы, это кровь, вытекшая из их ран: краски, огни, растворяющиеся в желтом свете фонаря.

Иногда омнибус останавливается. Группа замечает свое молчание; она испытывает беспокойство; она, может быть, обновится, но пассивно; какой-нибудь пассажир покинет ее, его место займет другой, независимо от воли и мечтаний группы.

Потом тряска и шум возобновляются. Группа чувствует камни мостовой, как внутренние толчки. Они не вызывают у нее представления, что омнибус утомляет улицы своим быстрым движением. У души ее нет стань отчетливых мыслей. Она полна неясных образов забытья, смутных, отрывочных снов; в ней нет ясной последовательности, — есть непрерывность. Напоминающая поток грязи, впечатление полноты и пустоты одновременно.

Империал

Пассажиры империала связаны с улицей, так что их группа почти не существует. Два ряда обращены спиной друг к другу; соседним телам передается только мягкое чувство смежности. Глаза смотрят на мостовую, тротуар, дома. Империал господствует над улицей, возвышается над ней, над ее разнообразными силами, как подвижная площадка. Его движение едино, потому что состоит из неподвижностей, перемещаемых какой-то энергией в одном направлении. Этот несложный организм пребывает в общении с улицей.

Он движется на высоте вторых этажей и развлекается мимолетным соприкосновением с интимным полумраком комнат. Он замечает столовую, письменный стол, постель. Жилища кажутся ему таинственными и желанными; у него вдруг вспыхивают симпатии к домам. Впрочем, у него есть нечто общее с ними. Своей формой, своей позой он отличается от улицы; они роднят его с группами, которые живут, огражденные стенами. У него только один ритм; пассажиры сидят на нем бок о бок, почти как в гостиной. Он знает, что внутри омнибуса, под ним, есть помещение теплое и закрытое.

Между домами, прикрепленными к земле, внутренне упорядоченными ясной гармонией, и улицей, волнующейся, множащейся, живущею фейерверком, чье единство возникает, греется одно мгновение на солнышке и затем, как ящерица, исчезает в листве, группа империала представляет собой движущееся единообразие. Она является как бы куском улицы, взнесенным последней к другому порядку вещей, мечтающему о помещении с полом, со стульями, стенами, чтобы закрепить находящихся в нем людей; или же совокупность сил, которые вместо того, чтобы истощаться от столкновения друг с другом, мудро объединились для совместной борьбы с пространством.

Театр комической оперы

Очередь

Вся ее жизнь исчерпывается ростом. Эта группа непрерывно увеличивается, и ей не ведомо ни преходящее ослабление, ни конечный упадок. Старость не настигает ее; она не умирает от дряхлости и разложения; она претерпевает изменения в пору полной зрелости.

Но так как она постоянно возрастает, и так как это возрастание идет не кругом какого-либо постепенно организующего ее центра, то ее масса не единообразна и не гармонична.

Пришедшие тела прислонились к двери, сели на ступеньках лестницы; к ним медленно присоединились другие; и с тех пор ни одно не переменило места. Гений группы не удовлетворил изначальной потребности в единстве, которая, может быть, была у группы. Группа образовалась, как образуются дюны действием ветра и песка. Ее строение внутренне не обусловлено и не служит выражением способа воздействовать на вселенную. Это лишь слепок лица, он лучше передает город, который дает ему форму, нежели группу, которой око принадлежит.

Спереди ее строение начинается несколькими бедно одетыми молодыми людьми, артистами, из энтузиазма пришедшими часом раньше. Среди них нет женщин. Первый в их ряду является предметом их особенной гордости: он прислонился к каменному косяку, став боком к двери, он дал начало группе; когда появился второй, ему показалось, что это он сам произвел его через раздвоение. И каждый раз, когда к группе прибавлялся новый человек, у него по-прежнему было впечатление саморазмножения.

Затем артистические парочки, теплые и тесные, с обилием взглядов, токов, взаимного общения между телами, и с мыслью о комнатах, куда они возвратятся после возбуждающей музыки.