Сильнейшие - [41]
Тонкие руки, украшенные кожаными браслетами, осторожно опустили лодочку на воду. Лодка закружилась, попав в невидимый круговорот, а потом устремилось к востоку, неторопливо, с достоинством.
— Она уплывет к Семи озерам.
Таличе подняла голову, запустила пальцы в волосы, пытаясь убрать за уши рассыпавшиеся пряди.
— Я бы хотела сама уплыть на такой лодке, далеко-далеко.
— Она же маленькая! — удивился Кайе.
— Выдолбить из ствола большую… Арута говорит, мог бы, только занят все время.
Вздохнула, прижимая ладонь ко лбу козырьком, смотрела вслед игрушке.
— А сердце не на месте — что будет с ней?
— Зачем же отпустила?
— Она — лодка, ей плавать надо. А я ей — как мать. Матери не будут детей держать подле себя всю жизнь.
— Мать, — коротко усмехнулся, презрительная гримаса, — Попробовала бы удерживать…
— Сколько тебе весен? — спросила Таличе, по-птичьи склонив голову к плечу. Прямо птичка, подумал неожиданно тепло.
— Четырнадцать. Недавно сравнялось.
— Четырнадцать… и кто же тебя вырастил, как не мать?
— Мало ли слуг!
Девочка опустила лицо, принялась чертить пальцем узоры в пыли.
— А мне тоже почти… будет скоро. Мы с братом погодки. Я в сезон Дождей родилась, вот и зовут…
Таличе. Дождевая струйка. От ее кожи пахло мятой и скошенной травой, в волосах серебрилась упавшая с воздуха паутинка. В маленьких ушах — бронзовые серьги-колечки. Сидеть с ней рядом… хорошо было. До того хорошо, что губы пересыхали, и боль поднималась во всем теле, едва ощутимая. Убил бы любого, кто попробовал тронуть Таличе. Так куда привычнее, чем испытывать… это.
Дикий котенок, думала Таличе по ночам. Опасный, очень опасный… но такой хороший, если правильно гладить, по шерсти. Как хорошо с тобой — словно ветер подхватывает и бросает высоко-высоко. Страшно… разбиться можно, но как чудесно лететь!
Таличе никогда не задумывалась, привлекательны ли внешне мальчишки, с которыми играла в детстве. Хорош ли брат… а сейчас придирчиво изучала каждую его черточку, желая понять. И сравнивала…
Ореховые глаза — а у того — синие, порой светлее, порой совсем темные, когда злится. Тогда они дикие совсем; а ведь и правда разрезом как у энихи. А черты у Аруты крупнее и резче. И сам — жилистый, высокий. Серьезный. Наверное, девушки по нему будут сохнуть — уже заглядываются.
А при мысли о лесном котенке словно пушистый кто на груди сворачивается и мурлычет. Бывает ли он нежным? — думала Таличе, и сама пугалась подобных мыслей.
Но ведь ей уже почти четырнадцать весен… и никого другого не надо.
Часы без него тянулись, а с ним — летели. До дня, когда мальчишки поссорились всерьез.
Изначально по мелочи, как у них водилось — ни один не хотел уступать. Речь о северянах зашла. Они такие же, Арута сказал. Мы — дети одной ветви, пусть их.
— Одной ветви?! — яростным грудным мурлыканьем прилетело с другого конца доски, на которой сидели, — Я не хочу иметь с ними общего!
— Нравится тебе или нет, но в ваших предках общая кровь, — пожал плечами Арута.
— Что ты знаешь о крови!
— То, что она течет в моих жилах. Вы знаете больше — вы ее выпускаете. Но по цвету мою не отличить от твоей. И от северной.
Арута не вскрикнул — вмиг посинели губы, широко открыл рот, словно выброшенная на берег рыба — и беззвучно осел назад. На крик Таличе прибежал отец, подхватил сына и унес в дом. Громко плакала Ланики.
Ночью оборотень не вернулся домой. Просидел на полянке в лесу, бездумно выдергивая перья из тушки убитой им птицы. Дом… и не подумал о родных, все равно не хватятся. У Къятты очередная забава наверняка, сам не понимал, почему подобные вызывали неприязнь, почти ревность. Не равнять же с ними себя? Но злился, когда видел, как смуглые пальцы пробегают по горлу и груди очередной игрушки. Пока был с Арутой и Таличе, об этом и не вспоминал. А сейчас нахлынула не просто злость — одиночество.
Ночью ливень пошел, но Кайе дождался рассвета, не пытаясь укрыться от тяжелых струй. С первыми лучами солнца дождь прекратился, и подросток направился к дому Аруты. Понятия не имел, что скажет — и в голову не пришло, что приятель мог умереть. Ведь Кайе же не хотел. То есть… хотел ударить, но не собирался убивать. И не ошибся, тот жив был — оборотень не знал лишь, что Аруту с трудом откачали, что Таличе уже готовилась печь лепешки ему в дорогу туда, откуда не возвращаются.
Мужчина стоял у калитки, сверху вниз глядя на хмурого подростка.
— Не приходи больше.
— Я хочу видеть его.
— Вы хозяева Асталы, но это мой дом и мой сын.
— И что же? Вы под нашей рукой.
— Если ты сделаешь еще шаг, придется просить покровительства другого Рода, — только боль за сына могла заставить говорить так.
Другого Рода. Значит… Къятта не может проиграть, но вдруг он не пожелает выходить в круг? Ему-то что! Тогда и Арута, и малышка Ланики, и Таличе достанутся другим. Особенно Таличе — эта мысль испугала, хоть ни разу не думал о ней, как о девушке. Несмотря на то, что испытывал рядом с ней — не думал. Как о товарище только. Знал, конечно, что девчонка… но разницы особой не видел: подумаешь, платье! А сейчас испугался за нее.
В открытую в дом пытаться войти не стал. Но в остальном — запрету не внял, пропустил мимо ушей. Это же другое, верно? Три дня бродил возле жилища строителя, умело не попадаясь никому на глаза. Дождавшись, пока Арута сможет ходить и рядом не окажется взрослых, подтянулся и кошачьим движением вскарабкался на ограду. Окликнул приятеля. Поймал взгляд запавших, обведенных кругами глаз.
Обширны земли Солнечной птицы, разные племена обитают здесь — люди и те, кто таится от них: нечисть, что всегда рядом. И нет среди нечисти страшнее прекрасных и беспощадных Забирающих души…Мальчика по имени Йири смерть будет сопровождать неотвязно. Он не знает еще, сколь необычная судьба ему уготована. Живая статуэтка из храма, предмет вожделения, чудесная и тревожная сказка, воплощение чистоты и невинности — каким еще способно казаться одно и то же существо?Но аконит — цветок ядовитый, и никто не знает, кем станет вчерашняя кукла, когда придет ночь.
Он уже с трудом понимал, в каком мире живет — здесь, где его звали Ренато, он был глубоким старцем, за окнами падал снег, ровным слоем покрывая газоны, уютно и мертво висели на окнах темные тяжелые занавеси.А там, где его окликали — Ренни, каждый раз было другое время года — и сырая, дарящая надежды весна, и полное сочных пыльных запахов лето, и осень, нежная и властная, из драгоценных металлов и паутинок… Только одно было неизменно — мальчишечье тело, легкость в движениях, и опасение ошибиться.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«После аварии я стал видеть мир слегка по-другому. На трассе всегда было пасмурно, порой шел дождь, изредка — снег…А Лаверта полна была красок и звуков. Я научился слышать кошачьи шаги и то, как воробьи встряхивают крылышками. Научился различать бесчисленные оттенки чашечки цветка…».
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.
Между песчаными равнинами Каресии и ледяными пустошами народа раненое раскинулось королевство людей ро. Земли там плодородны, а люди живут в достатке под покровительством Одного Бога, который доволен своей паствой. Но когда люди ро совсем расслабились, упокоенные безмятежностью сытой жизни, войска южных земель не стали зря терять время. Теперь землями ро управляют Семь Сестер, подчиняя правителей волшебством наслаждения и крови. Вскоре они возведут на трон нового бога. Долгая Война в самом разгаре, но на поле боя еще не явился Красный Принц. Все умершие восстанут, а ныне живые падут.
Никогда неизвестно, кто попадёт тебе в руки, вернее, кому попадёшь в руки ты, куда это тебя приведёт, и в кого превратит. Неизвестно, что предстоит сделать для того, чтобы мир не погиб. Неизвестно, как сохранить близких, которых у тебя никогда не было.