Сила слова (сборник) - [47]

И понеслось. Чуть ли ни просветительские курсы появились, дабы разжевать обывателю, чем секс отличается от эротики, а эротика – от порнографии. Даже в фильме «Летучий голландец» героиня Валентины Талызиной, глядя на полуголую девицу, танцующую на столе, возмущается: «Фу, какой секс!», на что герой Владимира Кашпура поясняет: «Не, это не секс. Вот если бы с ней чего делали, был бы секс, а это – еротика».

Так начиналась вакханалия, которую впоследствии окрестили Русской Сексуальной революцией. Вчерашние строители коммунизма кинулись рьяно выстраивать сексуальную гармонию. И всё бы ничего, но очередная революция споткнулась о самобытный менталитет революционеров, так что «сексуяльная хармония» местами превратилась в обычный блуд. Только сейчас стали говорить, что именно падение нравов в нашей стране привело к демографическому кризису, а не экономические или политические причины. Только сейчас «товарищи учёные» пришли к выводу, что не существует и не может существовать общества «свободной любви», ни одна примитивная община или племя не может иметь такой модели поведения, потому что это не выгодно для поддержания существования. Именно поэтому супружеская измена на протяжении всей истории человечества считалась вещью неприемлемой и неподобающей. Это не случайно постулировалось и во многих религиях, и в законах, и в произведениях искусства.

Но в Перестройку мало кто задумывался, что там, где начинается свобода нравов, нравы заканчиваются вообще. Нравы в условиях свободы не живут, как не живёт рыба, вынутая из воды. Нравственность – это признак зрелости. Это способность добровольно ограждать свои свободы и минутные желания ради нормального развития себя, любимого, и всего общества. Это смелость быть ответственным за свою жизнь и умение управлять собой, подчинять себя собственной воле в интересах своего же выживания. А какое уж тут умение подчинять и ограждать себя от себя, если в моду вошла именно способность удовлетворять любую свою прихоть и похоть, даже если она вскоре самому надоест и даже нанесёт вред? Общество оказалось незрелым и не готовым к такому удару, как «свобода нравов».

Валентин Пикуль писал, что «Россия никогда ни к чему не готова – это её обычное состояние». Зато Россия всегда готова, не анализируя и долго не раздумывая, надо ли ей это, воспринять любую идею со всей горячностью натуры. Если, например, сказать европейцу, что «настоящий мужик должен пить водку вёдрами», он пожмёт плечами или рассмеётся, азиат может зарезать за такие слова, и только у нас начнут с невиданным рвением воплощать любую идею в жизнь. И когда, спустя какое-то время, вы вытащите из канавы вдрызг пьяного школьника и спросите его, зачем же он тратит юные годы на такое неблаговидное занятие, он ответит, икая, что ведёт себя так, как и положено настоящему мужику. А кто ж у нас себя настоящим не считает? У нас любой первоклассник себя им мнит, так что со временем пить «как настоящий мужик» начинают и женщины, и дети. Потому что быть настоящим мужиком в России похвально, а вот если русскому человеку говорят, что он – баба, это уже оскорбление.

Идея, упавшая в нашу холодную почву, обязательно даст корни и богатый урожай, да такой, что всем тошно станет. А всё оттого, что мы ничего не умеем делать в половину силы: или вообще не шевельнёмся, или даже блохи будут участвовать в этом. Взять хотя бы марксизм. Если спросить рядового немца, кто такой Карл Маркс, то нет никакой гарантии, что он знает. Зато в Советском Союзе его знали, как отца родного. Его учение, с полным равнодушием воспринятое соотечественниками, могло прижиться только у нас. А этот несчастный Роберт Оуэн, который свои огромные деньжищи потратил на создание прототипов первых коммун в США, и которые, сами понимаете, распались за ненадобностью? Да ему надо было ехать в Россию: вот где бы он имел успех. Ничего нам не жалко, даже нескольких десятков миллионов человеческих жизней, ради воплощения хоть какой-нибудь плохонькой и никому не нужной идейки-злодейки. Страна наша в самом деле похожа на полигон по испытанию любого бреда в действии. Каждая заморская идея в России имеет свойство упрощаться и наполняться противоположным смыслом. Так было и с русским марксизмом, и с русским гегельянством, и с русским феминизмом: хотели освободить женщин от рабства, а в итоге «освобождённые» стали работать наравне с мужчинами в промышленности, строительстве и сельском хозяйстве, да и от домашней работы их никто не разгрузил.

* * *

Вот и инженер Андрей Степанович Невский узнал в годину начала сексуальных потрясений посткоммунистического общества, что он долгие годы вёл неправильный образ жизни в плане всё той же секс-гармонии. Из компетентного источника узнал, не откуда-нибудь! Не так, чтобы чувствовал какой-то уж дискомфорт от этого привычного ему образа жизни, но раз в большинстве газет и журналов об этом пишут, да к тому же взахлёб обсуждают по телевещанию, то надо принять к сведению.

Был он так воспитан самой системой, что привык верить средствам массовой информации, чего порой не стоит делать. Следует сказать, что раньше пресса и ТВ не отличались таким многообразием, как сейчас. Можно было по пальцам пересчитать названия газет и журналов, и публикации в них были похожи между собой. Если в газете «Правда» писали об экспансии американской военщины на Ближнем Востоке, то в газетах «Труд» или «Известия» можно было прочитать то же самое. Слово в слово! А теперь в одном издании пишут, что Ленин – немецкий шпион и подлец, в другом опровергают, в третьем доказывают, что он вообще гений. Телеканалов и вовсе было два на всю страну, а сейчас не сосчитаешь, сколько. И все наперебой галдят о чём-то своём. Поди, разберись тут, где правда, где ложь, а где – хрен поймёшь. Но привычка, как известно, вторая натура, поэтому сообщения СМИ люди старшего поколения до сих пор воспринимают близко к сердцу, негодуя по поводу нигилизма современной молодёжи, который, если разобраться, возник не на пустом месте. В условиях постоянной лжи и вертлявой идеологии, когда всё поворачивается ни как-нибудь, а ровно на сто восемьдесят градусов, только и остаётся верить одному Богу или никому и ничему.