Сила слова (сборник) - [105]
Да, умела «приложить по матушке» и советская интеллигенция. Но это было уместно, а порой остроумно. И только в своём тесном кругу, но никак не в публичном пространстве улицы, магазина или даже сцены. Не было такого, чтобы матерщина звучала со всех сторон. В советские годы существовал могучий и насыщенный пласт подпольной, неформальной культуры, были такие фигуры, как Высоцкий, Галич, Аркадий Северный и многие другие. Они выступали неофициально, пели песни, тексты которых не проходили никакой цензуры, не рассматривались худсоветами. Они могли себе позволить написать, пропеть, сказать всё, что угодно. Тем не менее в их творчестве практически отсутствует матерщина. Северный выступал с матерными частушками – очень остроумными, надо сказать, в противовес нынешнему бесцветному «мату ради мата», – но это был один-единственный номер в его репертуаре. У других авторов тоже изредка встречались ненормативные словечки, но они именно потому отчётливо запоминались, что были исключением. Почему так было? А потому что понимали: публике это не нужно, это не будет воспринято, нет спроса на такую лексику. Хотя все и знали такие слова, но не пользовались ими. Потому что, как это не парадоксально, им никто не мог запретить пользоваться матом в своём творчестве. Но… не позволяла внутренняя культура, воспитание и личное чувство меры. Ответ найден: нынче нет ни этой самой внутренней культуры, ни вкуса, ни такта, ни воспитания. Нет даже представлений, что это такое и как это в себе культивировать. Эта внутренняя культура и есть самый главный цензор свободного человека. Но сейчас такие представления о свободе не поймут: «Знать все матерные слова и не пользоваться ими? Ну, это уж слишком!». Это как в одном перестроечном анекдоте советский человек за границей набрасывается на шведский стол, пытаясь сразу съесть все продукты, какие он видит на нём: «Столько жратвы и оставить хоть что-то не тронутым?».
Можно констатировать, что русский мат… опошлился. В силу частоты употребления без всякого повода. Журналист и поэт Ян Шенкман так охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Мат жалко. Когда он на каждом шагу, в этом нет никакого смысла. Это очень сильное экспрессивное средство. Когда нет табу, нет и никакого удовольствия нарушать их. То, что мат сейчас повсюду, означает резкое снижение эмоционального фона. Ничего уже поразить не может. На экстраординарное событие реакция: ну и что. А раньше реакция была сильной. Как раз за счёт того, что в обыденности её не было». Ругательства уже не режут слух, они стали, к сожалению, как тупой нож. К сожалению, потому что ругань должна иметь силу, а она обессилела. Едешь вечером с работы сначала на электричке, потом участвуешь в штурме автобуса. Там матерят всех, никого не пощадят, но многие уже не воспринимают чьи-то довольно-таки сильные эмоциональные потуги. Когда слово «бл…дь» звучит три раза в секунду, люди устают «обижаться». Тут не знаешь, кто в больше степени сумасшедший: кто материт, или кто обижается. Да и кого конкретно этим словом называют?
– Чтоб тебе обосраться! – орут в давке.
– Это кому такое счастье желают? Тут бы сходить хоть раз в неделю, да слабительные из рекламы до чего ж дрянные, то ли дело раньше пурген был. Зачем-то к вредным препаратам причислили, хотя вся жизнь – сплошной яд, начиная с людей и заканчивая транспортом.
Оскорбление производит на людей совсем не тот эффект, на который рассчитано. Разрядки не происходит, как требует энергетический вампиризм, как драка до первой крови. Люди по пять часов в день тратят на дорогу домой и обратно, они взбешены, какую-то бабушку в автобусе обозвали старой шлюхой, а она… не понимает, что это. Одна без мужа после войны поднимала детей, не было ни сожителей, ни любовников – не то воспитание, да и реальность не могла ей этого предоставить. Потом растила и внуков, когда сыновья спились. И вот открытие на старости лет – шлюха. Её сосед только вздыхает: «Эпоха такая несуразная. Нормальных людей называют шлюхами, а шлюх – креативом и драйвом». Молодой жеребец, что приложил старушку, хотя бы понимает значение этого слова, или он слова вообще смыслом не наделяет? Он сам растерян: место в автобусе отвоёвано, но нет ожидаемого отклика, энергия чужой обиды и возмущения не получена. Словно хотел выстрелить, а дуло пушки заткнули и это привело к разрыву самого орудия: «Ну, хоть кто-нибудь расплачьтесь, накричите в ответ, какая я сволочь. Поделитесь энергией!». Никто не хочет делиться, ни у кого её нет. Он начинает скрипеть, что отработал, между прочим, засим имеет право отодрать кого-нибудь хотя бы на словах.
– Мне скажи чего-нибудь нежное, – предлагает здоровяк с кулаками «второй удар не понадобится», но обругавший бабушку уже сам плачет, стяжает хотя бы жалости, но и этого никто не даст:
– Я смену отработал, чтоб вы знали! На железной дороге охранником работаю, ни где-нибудь!
– Наверняка, на тебе вся железная дорога держится.
– А как вы догадались?
– Мы тут все такие едем. Одному кажется, что на нём вся канализация города держится, другой уверен, что сам Миллер ему благополучием обязан. В таких раздолбанных автобусах только такие лохи и ездят, которые уверены, что на них Русь держится. Кстати, сама Русь об этом не в курсе, так что кричи громче, авось на презервативы подадут, чтобы больше таких не рождалось.
Произведение посвящено теме забастовок на российских предприятиях в постсоветские годы. Чтобы убедить строптивых граждан в необходимости перетерпеть все те невзгоды, которых посыпались на их головы в связи с внедрением «великих реформ», какие только риторические приёмы не использовались.
Инженер Иван Ильич сошёл с ума словно бы на пустом месте, узнав о себе то, что и так давно всему миру известно. Природа сумасшествия такова, что чаще всего кажется, будто это внешние силы доводят до безумия. Хотя никто так не сводит человека с ума, как он сам.
Существует несколько тысяч самых разных фобий. Чему только люди не умудрились приписать угрозу: острым предметам, тупым ножам, чёрным кошкам, белым воронам, красивым женщинам, просто женщинам, вообще всему женскому, цветам и растениям. Ах, от них же аллергия! Модная нынче болезнь. У некоторых эта аллергия буквально на всё, включая самого себя. Навязчивый страх, неподдающийся объяснению, заставляет находить опасность буквально во всех стихиях: от воздуха и огня до металла и дерева.Падение одного дерева может повлечь за собой события, которые до этого мало кто додумался бы прогнозировать.
«Порою нужен сбой в системе, и шаг на ощупь в темноте. А иногда – побыть не с теми, чтоб, наконец, понять, кто – те.» Источник: Антонина Тодорова «Пусть было так»Книга издается в авторской редакции.
О бандитах «лихих-девяностых», но без традиционных крутизны и понтов. Здесь нет «реальных пацанов, у которых всё конкретно», а есть не нашедшие применения своим силам и умениям мальчики на руинах экономики и морали некогда мощной державы. Эти вчерашние пионеры и комсомольцы, «отличники по боевой и политической» были воспитаны для жизни в одной стране, а жить им пришлось в совершенно другой. Бандитизм показан не в крупном городе, а в маленьком посёлке, который даже не отмечен на карте России, где все друг друга знают.
Унылая обыденная жизнь рядовых граждан периодически получает некое оживление в виде предвыборной лихорадки, когда политическая агитация и пропаганда прёт, что называется, «из каждого утюга». Замордованному бытом и борьбой за выживание обывателю льстит, что он якобы участвует в управлении страной, выбирая власть, тогда как он не способен повлиять даже на свою собственную жизнь. Миром же правят те, кто вряд ли доверит выбирать себя кому бы то ни было, но люди под воздействием искусных технологий СМИ продолжают верить, что они имеют возможность «выбрать себе ту власть, которую заслуживают».
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.