Сила любви - [33]

Казалось, каждое прикосновение вызывает в ее теле вспышки самого настоящего пламени, и она полностью потеряла контакт с окружающим миром. Где-то в глубине ее существа нагнеталось такое напряжение, что она кусала губы, пытаясь подавить громкие крики и даже не обращала внимания на солоноватый привкус крови. Не владея собой, она впивалась ногтями в густую вязь черных волос того, кто вверг ее в эту бурю сладострастия.

Сверкающая молния избавления вырвала из груди Флёр хриплый крик, который она так долго сдерживала. Дрожа всем телом, она испытывала безграничный экстаз. Языки пламени сомкнулись над ней. Да, он ее погубил, но — ради всех святых! — какая же это была прекрасная смерть!

Нежное дыхание, овевавшее ее грудь, и губы, игриво, бродившие по ее шее, привели Флёр в себя и одновременно вызвали у нее удивление.

Нет, она не мертва! Наоборот, воспринимает жизнь с новой, обостренной чувствительностью. Твердое мужское естество, прижимавшееся к ее шелковистому бедру, свидетельствовало о том, что муж отложил до лучших времен удовлетворение собственного желания. Чтобы доставить ей новую волну сладострастия или доказать, что она не более чем воск в его руках?

Чего только она не наговорила ему, чего только не наделала! Краска стыда залила ее щеки, но она напрасно пыталась высвободиться из его крепких рук.

— Э, нет, дорогая моя! Я хочу, чтобы ты оставалась со мною до утра. Мы ведь только начали, ты еще со мною не расплатилась…

Растерянная, глядя на себя словно, со стороны, Флёр поняла, что этого человека она может днем искренне ненавидеть, а ночью страстно любить; что ее голова и ее тело могут иметь весьма различные желания и что между мужчиной и женщиной существуют такие отношения, о которых она раньше не имела ни малейшего понятия.

Итак, Флёр снова позволила ему втянуть себя в любовную игру. Их столь трудные в течение солнечного дня взаимоотношения преобразовывались под светом луны в язык поцелуев и проявлений страсти. То, что было задумано ее гордым супругом как демонстрация силы, как насилование и разрушение ее воли, стало вновь, словно по волшебству, слиянием двух существ, которые по прихоти природы с абсолютной точностью подходили друг другу.

Глава 10

Слова священника скользили мимо сознания Флёр, их смысл она не схватывала. Однако вид у нее был такой, словно она самый благочестивый человек из всех присутствующих. Флёр стояла на коленях около мадам де Гонди, ее светлые волосы прикрывала тонкая кружевная косынка, а руки были смиренно сложены на дорогом молитвеннике. Никто не мог бы усомниться в том, что она слушает мессу с величайшим вниманием.

Но как можно сосредоточиться на мессе, если тело еще трепещет от отголосков сладострастия, пережитого прошедшей ночью; если фиолетовые тени изматывающей битвы любви придают глазам особую глубину, а губы, кажется, еще хранят следы горячих поцелуев. Нужно ли исповедоваться в том, что испытано такое неизъяснимое блаженство? Требует ли это покаяния?

Флёр склонила голову на скрещенные руки и каждый момент ожидала, что ее вот-вот поразит карающая десница Божьей справедливости. Ведь вовсе не христианские чувства наполняли ее душу. Страсть, ненависть, сладострастие и неуемная жажда мести, тоска по чему-то невыполнимому — все это так далеко от кротости, отличающей истинно благородную даму.

Ее смятение отражалось только в глазах, и Флёр старательно прикрывала их полуопущенными веками. Разумеется, она не могла поискать глазами того, от кого утром, когда она проснулась, остался только отпечаток головы на подушке. Видимо, он ушел из ее покоев совсем рано.

Флёр не знала, радоваться этому обстоятельству или сердиться. С одной стороны, его уход избавил ее от того презрения, которое он постоянно выражал ей и которое после прошедшей ночи было бы ей особенно неприятно. С другой стороны, ей казалось непорядочным, что уходя он даже не попрощался.

Впечатление, что с ней обошлись, как с продажной девкой, усиливалось ощущением стыда от собственной поразительной несдержанности. Чувство справедливости не позволяло Флёр взваливать всю вину за произошедшее только на мужа.

Впрочем, как она могла защититься от его агрессии? Ведь только благодаря его изощренному искусству в любовных делах Флёр полностью была охвачена огнем сладострастия, хотя по-прежнему и не уважала человека, который доставил ей минуты такого наслаждения. Заключительная речь перед судом своей совести, которую держала она в свою защиту, завершилась утренним благословением придворного капеллана, и Флёр вместе с другими верующими захлопнула молитвенник.

Она, как и все остальные придворные, покидала часовню, стараясь при этом не наступить на колоссальных размеров юбку мадам де Гонди, скроенную по последнему крику моды. Виола де Монтень, чьи дружественные чувства к графине Шартьер остались без изменений, сделала одно из своих язвительнейших замечаний:

— Вы не находите, что наша мадам выглядит в этой черной парче как ходячая бочка дегтя? Одному Богу известно, что хорошего находят люди в этих испанских нарядах. Вот я, например, и не подумаю прятать грудь под вышитый шелк, да еще и класть себе на шею настоящий жернов из белых кружев. Впрочем, такое обделенное природой существо, как наша строгая наставница, конечно, способно захотеть казаться еще тучнее, чем она есть на самом деле. Что вы на это скажете?