Сигналы Страшного суда - [6]

Шрифт
Интервал

Как принято выражаться
В родственном кругу,
Мне очень больно,
Я больше не могу.
Да, белокурые стервы
Мне портят нервы.

Ноябрь 1934

50. «Дама с зонтиком стоит…»

Дама с зонтиком стоит,
Солнце локон золотит.
Золотые стервы
Мне портят нервы.
Но я не первый.
За столом – гип! гип! —
Собралась компания.
Комната – гип! гип! —
Убрана цветами.
Куда же деваться?
Не с ними ли?
Снимите мне голову с плеч,
Так как мне негде лечь,
Кроме как в лужу,
Что совершенно то же.
И если нельзя иначе,
Пусть неудачник плачет.
Но если Господь захочет,
Выскочит и проскочит.
И тогда – гип! гип! —
Соберемся в комнате.
И тогда – гип! гип! —
Вылетит из памяти.

Ноябрь 1934

Загородный, 16

51. «Стукнуло по глазам…»

Стукнуло по глазам,
Заволокло слезам
Каменные искры —
Сколько сил на тоску. Тоска.
Письмо на столе. Чужая рука.
Далеко до далеко до далека
До горы. Но только дошел
До высокого верха,
Только сказал «хорошо», —
Налетают зимние ветры
И несут навстречу смерти.
Остановись, остановись,
Порадуйся, повеселись.
Вот и счастье – на этом месте
Ни ногой.
Перед дорогой. Под горой.

1934

52. Жажда

Кружится ветер. Липнут
К вишневым каплям лапы.
Жук лезет, окунаясь
В сухие слёзы клея.
Одна упала из клещей
И в двух сучках застряла —
А ну, лови ее скорей,
Пока она не упала.
Добывши спелую каплю,
Жук расправляет крылья
И из зеленых стен
Выпархивает вон.
На завитке лозы
Висит глоток росы.
Он подлетел и выпил,
Над ним сверкает тополь,
А на листке у тополя
Повисла третья капля.
Великолепно пить,
Когда свободна грудь.
Зачем же нужно року,
Чтоб жук свалился в реку?!

1935

53. «Каждый из дому в карманчике…»

Каждый из дому в карманчике
Нам приносит вечерком
По морковке. И казанчики
Булькотят под огоньком
Веч дорожный скровь вил
Вытянула конфету
За бырожным ворковал
Голубь на заборе
И зеленая трава
Вика, виколиса
Затаманы, крам вбил
Кол ему в голову
С полфунтом олова.

1935

54. Едем через Кореиз

Дорога к раю
Колючки скраю
На землю в леньдик завирхи
Выревку задрогнул слескир
Магазинась лакомый клемкой
От муки на красной булке
Поликрачка плюнула
Килевая качка
Задоралы веткала
Дорогая дочка
Ласкалья Кляровна
Выньтела плючку
На кофейный сервиз
В замочную ключку
В траву упали капли
Оранжерейный, теплый

1935

Ялта

55–56

I. «Скрыни сроки в потору…»

Скрыни сроки в потору
Таталы за взвешено
на коромысле в дыку
вклотни червекрови
И выделывая в сухарех
раплюплю карлетку
Накормили, квилича
свирика дылони.

II. «Листопады, тородоги…»

Листопады, тородоги
теребили свирика
Разтопили котелок
Опустили в кипяток
Икотери иктори
икорили кровью
Вырыкали из пары
мироду из грыли
По катерита кипяток
и поспевает котелок.

1935

57. Детский сад в Бердянске

Скротуй забай
Зибавый перегай
Мизолы ветки
Слепили слепи
Миленю летю
Забили сети
И втыкали по метке
Зеленые букетки

1935

Ялта

58. Ветер. Дворик на горе. Суматох а во дворе

Несище плётом однорух
Столы подето вперепух
Крылами выслами петух
Согласно с зуслами старух
И вылимляно круглопёх
Разлаполит скорополох

1935

Ялта

59. Обезьяны

I.

Вокруг сгоревшей деревни негры прячутся в лесу. Других уносят паруса. Слёзы на руках выедают пятна. Но на пиру у короля мырилимо таварга, талалима бурага. Краварима турага и подарили водки. А охотники в лесу забираются под рытки.

II.

Скавыча великом на куглых кочьях, за втивь, за рым, красный глаз из корвой зламы, зелёмый сок на склот, шерсторый ским, язы лиза, зализывая ранку. И подняли глаза на кром леголых пальм, и брызнуло крылано стрекозиным дождем в ходки/, и выполз коготками по пескам, вырывывая склыни под озером. Собралась обезьянья мземь зевервло на звини грые, крыгли хвостами за глези взвигры, волосами рыжие миримы, завыргло гло в стебли блезни.

Злёмой зéврина задолголо, ревня/ под лопухом, ушибив лапу. Налетает черная палка и сбивает обезьяну на землю. Отнесли, продев через живот деревянную, занозами свесив, из глотки на землю капли, к огню, опаливши мясо на масле, очистив от костей. В челюстях, забившись в дырки. Глазами с гостя на гостя, запятнавши жиром кисти.


III.

Осталось двое маленьких завырков. Губами тёмно капли млемя, вылимляно свирикло кломи; царапая листья, проползают в глиняную осыпь и зовут напрасно.

Одного из той деревни негры нашли и съели, а другой уполз и вырос и, грозно выревев из черных брыл, выпоркло выдавив душу, бросает мертвую тушу ломаных костей из роговых когтей, и с мертвым братом вместе поет песню о мести и, грызя, колочит жарты, зарывая из сердца мертвых.

IV.

Сто ри дна. Не выехал из ночки, и мы, кудая, выуживаем тор. К до выехал, выродные, не преступи преступ. Выборные из негров в белом. Вот новая деревня, и вышел форс на выр. Вчер в речку девочка черпала вчeрни черепий блеск черепью, ополченные на воробьев, за руки льдо ноги выхидило, выехaло, выхло, волюбили, любил за руки и ноги вырванью. Она уносит платье, оставив в лодке брата.

V.

Свипервый кроль за высверки, за взорхи, разорванных за брало врыбых нaбыл и прoбыл чемородом. До дна одна в ряде, крыни крихно, дебл за долбу, за выбычу звычa выроднo, выехало, поднюхaло. Свириродно скруй, скрый, мы сегодня олоудо. Помолимся затарнандю.


VI.

В лесу в обугленной деревне прыгает обезьянья стая. А на пиру у короля ракарита мираля, шкуры мертвых обезьян кравараки папазьян.

Вот, вот ребенок в лодке лежит на тихой водке. Он был завернут в головной платок, перекидывал в ручках обезьянью косточку для забавы и разговаривал. Он пел свою песню.


Еще от автора Павел Яковлевич Зальцман
Щенки. Проза 1930–50-х годов

В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.


Галоши

Рассказ был опубликован в журнале «Нева», 1990, № 6.