Сигналы Страшного суда - [4]

Песок и жар испит до дна,

Вперед – пустырь, назад – стена.

Беззвучно прошла железом дверь,

Зеркальны лужи между рельс,

Без капли крови гудит голова,

И небо качают колокола.

Звон стихает, сон потек…

Но вдруг – движенье, и сна нет:

Как брошенный в пропасть на солнце платок,

В сенях за дверью зажегся свет.

Свет внезапен. Я один.

И он немыслим. Шума нет.

Нет ни звука. Нет причины.

Тишина. Пылает свет.

В сенях за дверью, верно, вор?

Там вора нет, поверь, поверь.

Сейчас я встану, возьму топор,

Ступлю на свет и открою дверь.

19 апреля 1930

Загородный, 16

II. «В окна падал белый снег…»

В окна падал белый снег,

На пол – синяя мука.

В полудуме-полусне

Веки сходятся тесней.

В этой узкой полосе

Вдруг каменья на косе.

Тут росли густые сны

По каналам из ворот,

А в ушах молочный рог

Протрубил тринадцать раз.

Месяц черен. Он кишит

Голубыми червячками.

Печь открыта и блестит

Беспокойными зрачками.

Разбудил меня испуг,

Или треснул уголек.

Я гляжу – лицо в огне,

Это снится мне во сне.

Тлеет черная коса,

И искривлен красный рот,

Плачут черные глаза,

Их сжигает, их сожжет.

Я вскочил и протянул

Руки красные в огонь,

Я коснулся нежных щек,

Голубую шею сжал.

Тут лизнула и меня

Ярость темного огня,

И узорчатый платок

Затрещал и засверкал.

И не видя, что горят

Руки жадные мои,

И шипит среди углей

Разрываемое мясо,

Я сорвал ее наряд,

Изглодавший тело ей,

И приник к ее щеке

Из пылающих углей.

Завились по жилам рук

Змеи черные огня,

Кости вылезли из рук…

Разбудил меня испуг.

В дверь стучат, в окне темно,

И в печи горит бревно.

30 марта 1930

III. «Закутавшись в душные ночи…»

Закутавшись в душные ночи

И звездами злыми звеня,

По комнате движутся очи,

И жгут, и пугают меня.

В жару подымаюсь с постели,

Лицо в их одежду склоня,

Напрасно молю их о теле,

Они не слышат меня.

IV. «Дверь открылась из сеней…»

Дверь открылась из сеней,

Свет метнулся и погас.

Дунул холод из сеней

И скатился по спине.

Стены гложет свет луны,

Но лучи ее темны.

В дверь вошедшая легка,

Вот приблизилась она,

И бела ее рука,

И коса расплетена.

Тлеет лунная коса,

Жгут холодные глаза.

Я схватил ее и смял,

Я искал горячих губ,

Я был нежен, я был глуп,

А она была пуста.

Где вилась ее коса,

Черви лунные горят,

И растаяли глаза,

Уходящие назад.

31 марта 1930

Загородный, 16

39. «Я вижу – нет надежды…»

Я вижу – нет надежды,

Не любишь ты меня.

А слёзы, как и прежде,

Безмерны и красны.

И я сгораю, воя,

От темного огня,

От яростного зноя

Нахлынувшей весны.

1930

40. «Всё сходится точно…»

Всё сходится точно,

В назначенный день.

Решенье заочно

И неотступно, как тень.

Ты взвешен и сложен

По сотне смет.

Ты есть, ты должен,

Свободы нет.

1930

Загородный, 16

41. Белая ночь

Улица пуста. Опрокинутые в днище,

В лужах лица стекол морщинисты и плоски,

И дождь процарапывает белой ночью чище,

Чем мелом, ручейки, дорожки и полоски.

Слезные полоски. Тяжелый храп

Жеребцов из бронзы и дрыхнущих казарм.

Город полон шума, от писка во дворах

До сонного собачьего лая по базарам.

Если это – тишина,

Всё равно – не легче мне.

Тяжело бродить без сна

Или бредить в тишине.

Здесь всюду дышит и всюду полно:

Куда рука не ткнет,

За каждой дверью и стеной

Храпит, вздыхает, живет.

Опять окно, опять стена,

И здесь – рукой подать,

И здесь измята простыня,

И здесь скрипит кровать.

Я задыхаюсь и, если б мог,

Я вам клянусь, – сейчас

Я, право, пришел бы к каждой из вас

И придушил бы вас.

У труб, с их журавлиных ног,

Вода стекает вниз.

Но жар лицом уткнулся в сон

И, вздрогнувши, затих.

Скривились морды колесом

У подворотен злых.

Дождь перестал. Сошел с чердака,

Высморкался в плакат.

Железные крыши стали лакать

Рваные облака.

В луже смяк заплаканный плакат.

Черт подери, до чего же пусто!

Это не день, это не ночь,

Это ни то ни се,

Это – листок схлестнуло прочь

И по воде несет.

1930

Загородный, 16

42. «Видишь – там, в открытом поле…»

Видишь – там, в открытом поле,

Дождевые облака,

И в качестве постели

Почерневшая река.

Над широкою водою

Лошадь вытянула шею.

Одинокий поезд воет,

Одинокий ветер веет.

1930

Дорога в Сестрорецк

43. «Оцарапав клочья туч…»

Оцарапав клочья туч

О горелый красный лес,

Дождь прошелся кувырком

По траве. И улетел.

Сосны вспыхнули как медь,

Трубы кончили греметь,

Солнце сопки золотит.

За блеском дождевых червей,

За черными стеблями трав,

Туман застлал далекий путь

До шелковых синих снежных гор.

А тут горят стволы,

Текут куски смолы.

Мы расправляем грудь,

И вспыхивает медь.

1932

Верхнеудинск

44. «Не увлекайтесь преступными мечтами…»

Не увлекайтесь преступными мечтами,

А занимайтесь доступными вещами.

Сдерните дырочки с кружев.

В курзале семга, побелев.

Промчался синий лес, звеня.

Влюбитесь, девочки, в меня.

Дама с зонтиком стоит,

Солнце локон золотит.

Золотые стервы

Мне портят нервы.

1933

Павловск

45. Молитва петуха

Саки лёки лёк лёк

Не твори мне смерти.

Смердь твор в глубину

Не залей водой. Потону

Леденея. Ни кружки. Крошки.

Крышка. Болт.

Петушка на хворост.

Что за хвост?! – Не вырос.

Так зачем же меня

Выудили с неба,

Если здесь для меня

Не хватает хлеба?

Выпусти меня, дорогая тетя,

Я слезами обольюсь,

Помолюсь

За тебя и за всё твое семейство

– Не большое беспокойство.

Зима 1933

46. Вася Дудорга

Все, которые живут,

Обязательно умрут.

Ночью в окошко

Прыгнула черная кошка,

Села на шею спящего лица —

Уберите мертвеца.

Ужины в «Астории»,