Сигналы Страшного суда - [2]

25 декабря 1927

Ленинград

14. «Плачет сумрак голосом шарманки…»

Плачет сумрак голосом шарманки.

Звон дождя о скуке говорит.

Извиваясь в глубине Фонтанки,

Сквозь туман мерцают фонари.

Под ногами мокрые каменья,

Временами – скрип песка.

Сквозь туман дождливой тенью

Пробирается тоска.

Воду режут отраженья ночи,

Окна щелкают зубами рож.

Фонарей огни в ответ хохочут.

Тело охлаждает дрожь.

Плачет сумрак голосом шарманки.

Ряд стволов качнулся и поник.

Хорошо катиться по Фонтанке,

Головой ушедши в воротник.

23 января 1928

Ленинград

15. Побег

Мы избавимся от пыток —

По дороге мчится гул.

Торопитесь, твердые копыта,

Караул уснул.

За мелькающим лесным забором

Скоро будут синие луга.

Солнце красит блекнущим загаром,

И полет туманит, как угар.

Уносите кони, уносите,

Нас опутал лунных нитей дым.

Нить за нитью мчатся эти нити,

И от них летим мы и летим.

9 марта 1928

Ленинград

16. «Остров, остров, берег желтый…»

Остров, остров, берег желтый,

Месяц, месяц молодой,

Утром, крадучись, прошел ты

Низко-низко над водой.

Белый парус далеко, —

Опадающий мешок.

Месяц цедит молоко

В тростниковый гребешок.

1928

17. «Вечер, догорающий победно…»

Вечер, догорающий победно,

Красный плащ над степью распростер.

Стадо туч под мутным солнцем медно,

И безмолвен выжженный простор.

Зубьями камней овраг ощерен,

Шевелится высохший ковыль.

На огромный лошадиный череп

Оседает розовая пыль.

Солнце через пыль кроваво гаснет,

Как в тумане тлеющий костер.

Догорая, этот вечер красный

Мутный плащ над степью распростер.

В крыльях туч, темнея, гаснут перья,

Вянут листья красного куста.

Как в овраге лошадиный череп,

Голова разбита и пуста.

1928

18. Весна («Окна стеклянной пеной…»)

Окна стеклянной пеной

Бьются в сетях у стен,

Разломан ножами света

Холодный блеск их.

Как рыбы, уходят в тени

И в тине тонут, с тем,

Чтоб на внезапной леске

Метнуться занавеской.

За дребезжаньем ведер,

За звяканьем подков,

За прыганьем подводы

По голышам булыжным

Взлетают, звоном выдернутые,

Грузила пятаков

И падают под сводами,

Холодные и влажные.

И, каплями разбуженные,

Оживают плиты,

И уплывают лужи,

И розовы граниты.

9 апреля 1929

Ленинград. Загородный, 16

19. Вывеска

Со звоном плывут и тонут

В тени вороненые рыбы,

А от стекольной водицы

Взлетает битая птица.

1929

Загородный, 16

20. «Не вытянет стрела в глухие облака …»

Не вытянет стрела в глухие облака

Тугой и медный звон зеленой тетивы.

Молчат колокола. На мертвых языках

Качаются сползающие шлифованные тени.

Им петь нельзя, но звон их в грязной пене

И в плеске желтых волн Невы.

Колет колокол железом,

Звон удара, бок проломан.

Разогнали. Он ползет.

Он сорвался с колокольни

Для последних похорон.

По каменьям грянул звон.

Пепел тает. Ветер веет.

Пыль пылит. Нева невеет.

1929–30?

21–23. Дождь

I. Ночь («Окутал дождь. Затопленный булыжник…»)

Окутал дождь. Затопленный булыжник.

Мы заперты в бочонках тусклых улиц,

И в желтизне приподнятого неба

Отражена нахмуренность закут.

Мы наблюдаем с жадностью прохожих —

Они от нас скрываются, сутулясь.

Мы припадаем к выщербленным стенам.

Ночь выжата, и мы в ее соку.

Раздавленные сыростью известки,

Недвижны покоробленные стены.

Привлекшие нас темнотою сваи

Едва шипят, как илистая пена,

И вдруг, пустой и глянцевой полоской,

За поворотом, как всегда бывает,

Сливаясь в цепь из булькающих капель,

Стекает вниз холодная вода.

Но через дождь пока что серый скальпель

По горизонту ползшего рассвета

К ночной одежде, скомканной и спящей,

Метнулся с крыш и с кожею содрал.

Глаза открыл и ставнями заклекал

Промытый утром город. После этого

В пузырчатой и лопавшейся чаще

Сгорела и рассыпалась заря.

10 апреля 1929

Ленинград

II. «За подворотней дробный гул…»

За подворотней дробный гул

Тянул во двор, бросал за ворот

Удары капель, бил и гнул

И гнал в ворота, будто вора.

Был всюду реющий удар

Над головой тяжел и буен,

Из полноводного пруда

Катились сумерки и струи.

Они поили нас и, вниз

Стекая, освежали крыши.

И вот, обрызганнее листика,

Весь город делается выше.

Но чердаки, уткнувшись в пыль

Углов, заплывших тьмою, ловят

Металла гулкие стопы

На каждом слове.

19 апреля 1929

Ленинград

III. «Последний ветер сорвался с мачт…»

Последний ветер сорвался с мачт

На душные крыши и с пылью, скомкав,

Нагнал газетных рваных клочьев

В сухие рты дверей и окон.

Но капли повисли на прутьях оград,

Над ними дома светлы и плоски,

А доски ремонта оделись парадно

В лоскутья паркета свинцового блеска.

Исчерчены улицы ржавчиной кислой,

Их стены росисты, как спайки труб,

Их ложа разрыты дождем и повисли

На балках тумана, плавучих, как рыбы.

Ударами неба колеблется жесть их,

Брызги, как в ведрах, раздельны и жестки.

Они бросают звенящие жесты

За шиворот с крыш, со звоном и плеском.

19 апреля 1929

Ленинград

24. Май

Стекло растеклось весенней льдинкой.

Ветер распелся глубокой глоткой.

Пустота, – разведенная в ветре синька,

В жестяном ведерке пеною оботканная.

И босые, в мыльном и лоханном запахе,

Синие асфальты, свежие, как в госпитале,

Метятся собаками на быстрых лапах

И убегают с лаем в хлопоты и ростепель.

И солнце, солнце целый час,

Как в яму неба плечи вперло!

С его побелевшего плеча

Сочится пот в земное горло.

Май 1929

25. «Кусаешь ногти, морщишь брови…»

Кусаешь ногти, морщишь брови.

Губы сохнут, кусаешь их.

Сырая груда – улов слов,