Сицилийский специалист - [58]

До этой минуты они казались группой случайно встретившихся на углу людей, которые не знают, о чем говорить, и ждут, кто первым нарушит молчание.

— Хотите мою машину, а? — спросил Виктор. Голос его был хриплым от волнения, но надежды в нем не слышалось.

Застенчивый, не поднимая глаз, ответил:

— Мистер Стивенс, нам нужны вы, а не ваша вонючая машина.

— Matalo, — сказал третий. — Рог que estamos esperando?[22]

Они спорили шепотом, словно опасаясь, что их подслушают, и размахивали своими остроконечными кирками. Речь, по — видимому, шла о том, кому начинать. «Tu primero». — «No, tu».[23] Первый удар, нерешительный, неловкий, несильный, удар отца, который обязан наказать любимое дитя, нанес пуэрториканец, переставший улыбаться. Виктор правой рукой парировал этот удар, но в ту же секунду застенчивый размахнулся и, саданув изо всей силы, сломал в двух местах Виктору челюсть. Потом что — то, как молотком, стукнуло его по правой скуле. Он упал на колени, опираясь на поврежденную руку и стараясь не лечь на землю, потому что сквозь боль к нему пришла мысль, что если он ляжет, то уже не встанет. Если бы он помнил слова хоть одной молитвы, он стал бы молиться. Но он их не помнил и принялся взывать к собственной матери. Последним ударом ему сломали несколько ребер, обломок кости вонзился в легкое, и из него вышел воздух. После этого он уже не мог говорить, хотя губы его, залитые алой кровью из легкого, все еще пытались произнести слово «мама».

* * *

Виктор провел в больнице три месяца.

Дон Винченте поведал о своем горе Марку — Бедный мальчик сидит целый день доме. Половину времени он спит. Он и разговаривать — то ни с кем не хочет.

Дон Винченте не сказал прямо: «Сделай мне одолжение», но он имел это в виду, и Марк счел себя обязанным откликнуться на невысказанную просьбу.

* * *

— Зачем ему было переезжать к нам? — спросила Тереза.

— Потому что здесь легче за ним ухаживать. Во всяком случае, приглашение исходило от меня. Я знал, что этого ждут. Это самое меньшее, чем я могу помочь.

— Сколько он здесь пробудет?

— Сколько захочет.

— Для детей это плохо.

— Нет, — возразил он, — совсем неплохо. Хорошо. Пусть побольше играют с ним. Он им нравится.

— Меня бросает в дрожь от его взгляда.

— Он не может смотреть по-другому. Только через полгода у него будет закрываться поврежденный глаз.

— Когда я его вижу, я все время думаю о том, что он натворил с той девушкой, — пожаловалась Тереза.

— Ничего он ни с кем не натворил, — возразил Марк. — Дело ведь закрыли, так?

— Потому что полиция получила взятку.

— Зачем ты так говоришь? Из четырех дел об изнасиловании три закрывают по причине отсутствия достаточных улик. Их закрывают, потому что никакого изнасилования не было.

— Ты, как отец, способен оставить Люси наедине с ним?

— Конечно.

— Оставим в стороне то, — сказала Тереза, — что ты делаешь одолжение человеку, который, по — твоему, когда — то тебе помог, но я просто не могу понять, почему он тебе вроде бы действительно нравится. Что тебя в нем привлекает?

— У него есть характер, — ответил Марк.

От этой типично сицилийской похвалы она окончательно вышла из себя.

— Объясни мне, что ты под этим подразумеваешь?

— Пожалуйста. Он не хнычет. Он верный друг. Он становится человеком.

— Человеком из Общества чести. Вроде тебя.

— Мне нравится быть таким.

— Человек из Общества чести уважает женщин, — сказала она.

— Он тоже уважает женщин. Тереза махнула рукой.

— В последние дни мы никогда не бываем одни, — пожаловалась она. — Противно, когда в доме посторонний человек.

— Он уйдет, как только поправится, и ты его будешь видеть гораздо реже, А пока, прошу тебя, постарайся сделать так, чтобы он чувствовал себя как дома.

Меры предосторожности, принятые по настоянию Марка, привели Терезу в ярость. Были приглашены люди из фирмы, специализирующейся на охране домов; они установили сигнализацию, заделали решетками все выходящие во двор окна первого этажа, а дверь черного хода обили стальным листом и, кроме обычного замка, приделали к ней еще и задвижку. Ночью все газоны впереди и позади дома освещались яркими лампами.

— Соседи… — принималась жаловаться Тереза.

— Пусть идут к черту, — спокойно отвечал Марк.

Он купил духовое ружье и хранил его в стенном шкафу в их спальне. Куда бы Виктор ни шел, он всегда его сопровождал. Виктор ежедневно ходил в городскую больницу, где ему разрабатывали пальцы левой руки, и в клинику, где психиатр боролся с навязчивыми страхами и пытался восстановить память.

Марк и Виктор отлично ладили, Виктор был благодарен за то, что для него делалось, а разлука с собственной семьей была ему только на пользу. Он безуспешно старался понравиться Терезе, с готовностью хватаясь за любую работу, которую она поручала ему в саду, не зная устали, играл с детьми, соорудил им неуклюжую клетку для кроликов, учил собаку разным трюкам и часами сидел, вырезая из журналов картинки с машинами и наклеивая их в альбомы.

Марк видел, что Виктор не проявляет интереса к женщинам. Более того, у него появилась мания преследования, и Марку с трудом удалось убедить его, что врач, который массировал и разрабатывал лучезапястный сустав его левой руки, чтобы восстановить хватательное движение, не переодетый убийца.