Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш - [44]

. Он был привезен в Башкирию одним из предводителей движения, Алдаром Исекеевым, из «чюжей орды» — Каракалпакии. Искаженная генеалогия и исковерканные имена «предков» позволяют подозревать в нем самозванца. По словам Мурада, его отец Кучук за тридцать лет до того погиб в войне с калмыками Аюки. Может быть, этот персонаж и Кучук из рассказа казака Кобякова — одно и то же лицо? Самозваный хан посетил Бахчисарай и Стамбул, где вел безуспешные переговоры о переходе башкир в крымское подданство. При возвращении из Турции он осмелился напасть на Терский городок, при осаде которого был ранен и пленен русскими. Мурада доставили в Казань и казнили[503].

И тогда, и в последующих восстаниях башкиры уже не воспринимали потомков Кучума как сколько-нибудь значительную политическую силу. Просьбы о поддержке в борьбе против русских и даже о переходе в подданство получали от башкир теперь правители Крыма, калмыков, джунгар, казахов. В них, а не в сошедших с исторической арены татарских царевичах-«казаках» недовольные российским правлением подданные пытались найти альтернативу «белому царю».

Глава 6 . Жизнь и быт «бродячих царевичей»

Условия жизни Кучумовичей в «казачестве» несколько язвительно, но в общем верно обрисовал цитировавшийся выше немецкий аноним в 1666 г.: «Не имея ни городов, ни жилища, укрывается он (неназванный царевич. — В.Т.) в степи или пустыне, в которой нет ни деревьев, ни людей, а также в горах и ущельях»[504]. Мы уже несколько раз называли пространство, где жили и кочевали царевичи, — главным образом степи в верховьях Ишима и Тобола. За тридцать лет до автора-немца сами они сообщали русским собеседникам о местах «по Еику и но Тоболу и по Ишилю (т. е. Ишиму. — В.Т.) рекам, где кочевали отцы их и деды»[505]. Правда, Яик здесь упомянут, вероятно, напрасно. При «отцах и дедах» наших героев берега этой реки были заселены ногаями, которых затем сменили калмыки. Если Кучумовичи и появлялись гам, то лишь в самых верховьях, а южнее проникали, скорее всего, лишь участвуя в калмыцких набегах на Ногайскую Орду.

Приблизительно этот же район — тобольские и ишимские верховья— указан на карте «Таrtаrіа» И. Хондиуса 1606 г. под названием Zibierairorum Horda, между обозначенными здесь же Тюменью (Тumen), калмыками (Kaltmicki), ногаями (Nagaia Tartaroru[m] Horda) и чагатаями (Sagatai Тart.)[506]. Если предположить, что это исковерканная фламандским картографом «Орда сибирских татар» (Zibier Tartarorum Horda), то мы получаем свидетельство существования особого политического центра помимо уничтоженного Сибирского ханства. (Если только это не обозначение уже несуществующего независимого Сибирского ханства — столь же анахронистичное, как и поименованные рядом чагатаи.) Та же «Орда» была нанесена на «Новую карту Тартарии» Дж. Спидом в 1626 г.[507]. На других известных мне европейских картах первой половины XVII в. ничего подобного на территории между ногаями, калмыками, казахами и Тюменью не обозначено. Кроме того, известно, что в 1620–1630-х годах «верхние места Ишима, Тобола и Эмбы» были кочевьем торгутов Хо-Урлюка[508].

Из предыдущих глав и из массы официальных русских источников XVII в. может сложиться впечатление, будто все свое время потомки Кучума проводили в набегах и военная добыча составляла главный источник их существования. На самом деле нападения на русские, татарские и башкирские поселения были хотя и относительно частыми, но не регулярными и даже не ежегодными. На конные рейды царевичи решались, как правило, в ситуации, когда складывалась благоприятная обстановка и имелась уверенность в богатых трофеях и успешном возвращении домой. К таким условиям относились, во-первых, внешняя поддержка и солидарность союзников и единомышленников— калмыцких тайшей или мятежников на российской территории. Во-вторых, возможность изъять у сельских жителей продовольствие после сбора урожая, отчего татары-«казаки» седлали коней поздней осенью, после окончания полевых работ в волостях[509]. В-третьих, непременным условием успеха являлась внезапность нападения и возможность отхода в степь, до того как воеводы и стрелецкие головы смогут организовать погоню. Тарский воевода доносил в 1643 г., что Девлет-Гирей тайно подходил к Тюмени и убедился, что «под Тюменью живут зело оплошно… воевать их можно»[510]. Если же становилось известно, что противная сторона изготовилась к обороне, рейд отменялся. Нападавшие могли притвориться свитой посла, направлявшегося для переговоров, чтобы проникнуть глубже на территорию уездов («а приходили… они обманом, сказався от послов»[511]).

При набегах на ясачных применялась тактика облавы, когда Кучумовичи разделяли свои отряды на группы по 50–100 человек[512] (в случае, если позволяла численность этих отрядов), чтобы охватить наибольшую площадь.

Постоянное напряжение на юго-восточной границе Московского государства, создаваемое Кучумовичами и калмыками, приводило к тщательной фиксации в официальных документах сроков и маршрутов набегов царевичей, вестей об их воинственных планах, численности воинов и подданных, местонахождении кочевых ставок. Поэтому история «казачества» Кучумовичей предстает из источников такого рода как сплошная череда военных авантюр и альянсов с агрессивными кочевниками и разного рода «изменниками». При этом, как ни странно, о тактике военных действий со стороны татаро-калмыцких ратей сообщается довольно мало. Тот же безымянный немец пишет о некоем царевиче, будто тот после атаки на сибирские местности скрывается в степи, которая «не имеет ни дорог, ни тропинок, поэтому нельзя узнать, куда он отправляется; если же наконец нападают на его след, он останавливается за ветром и зажигает огнем степь позади себя, и так безопасно уходит»