Сибирский послушник - [18]

- Занятно, что вы так волнуетесь, - отец Савватий улыбнулся бокалу. Значит, говорите, что посмертное существование вас интересует больше? Тогда зачем же вы к нам приехали?

Попечитель Браго уставился на него, не сразу сообразив, о чем идет речь. Поняв, засмеялся, погрозил пальцем.

- Шельма! - сказал он, войдя во вкус старорежимных оборотов. Подловили, браво! Молчу. Уступаю вам слово, с нетерпением жду предложений.

- Какие ж у меня предложения? - ректор потянулся к процессору, запустил мотор. - Мне нужны ваши пожелания. Небось, присмотрели?

- А как же, - осклабился Браго.

- Ну, тогда поглядим, - отец Савватий разыскал папку с личными делами лицеистов и дважды щелкнул мышью. Попечитель придвинул кресло поближе к экрану, и переговоры начались.

8

Драться на дуэли никто не умел. В Лицее этот предмет не преподавали. Более того - строжайше запрещалось прикасаться к рапирам вне уроков фехтования.

Кое-что, впрочем, было известно из книг.

Оштрах уже успел забыть о злополучной колбе, он увлекся новой затеей и совершенно запутался. По правилам в дуэли должны были участвовать секунданты и доктор. От доктора сразу пришлось отказаться, но с секундантами оказалось сложнее. Кто-то к кому-то должен был их посылать: сколько человек? Кто первый? И самое главное - зачем? Допустим, он направит к Швейцеру Остудина и Пендронова. Что же дальше?

Разрабатывать собственную церемонию времени не было. Швейцер демонстративно отказывался от обсуждения и вел себя так, словно предстоявший бой его совсем не касался. На вопрос Оштраха о секундантах он равнодушно пожал плечами:

- Делайте, как хотите.

Оштрах, любивший, чтобы все было, как в жизни (как в книге) взял хлопоты на себя и сам назначил Швейцеру секунданта. Им, конечно, оказался Берестецкий, с которым Швейцер был дружен. Больше желающих не нашлось, лицеисты трусили. Тогда Оштрах смирился с мыслью иметь при себе одного секунданта вместо двух и выбрал, как и думал, Остудина. В этой фигуре сомнений не возникало; Остудин был пронырлив, вездесущ, и даже страх наказания не мог излечить его страсти хоть боком, хоть краем плеча влезть в дело, его абсолютно не касающееся. Пендронова решили поставить на часах.

- Свистнете, если что, - велел ему Оштрах.

- Но я не умею свистеть.

- Ну, топните, крикните - что угодно.

Берестецкий озаботился другим.

- Что же - вы насмерть собираетесь биться?

- Можно и насмерть, - вызывающе ответил Оштрах. - Это вопрос чести! Ладно, я вижу, что вы не хотите. Пусть будет до первой крови.

- Не забывайте, ваш противник недавно перенес операцию, - предупредил его Берестецкий.

- Я заложу за спину правую руку, - нашелся тот. - Буду драться левой. А Швейцер может сражаться, как ему вздумается.

- Я поговорю с ним, - пообещал Берестецкий недовольно. Ему не нравилась сама идея дуэли.

Швейцер легко согласился со всеми условиями. Он думал о Раевском, записке, Вустине, Враге, запахе эфира и диковинном микроавтобусе. Спросить было не у кого. Он все больше верил, что путешествие было как-то связано с недавней операцией и состоялось либо до нее, либо после. Скорее всего, и так, и так, туда и обратно, но он вспоминал лишь "туда". Иначе никак не удавалось объяснить присутствие доктора Мамонтова, закрывавшего дверцу. Туда - это куда? Вероятно, в какую-то больницу, вида которой Швейцер, ни разу в жизни не знавший ничего подобного, не мог даже вообразить. Но были же раньше, до Врага, больницы! Может быть, доктор Мамонтов не справился сам и переслал его к специалистам? Может, какие-то больницы остались нетронутыми? В том факте, что педагоги как-то общались с внешним миром, секрета не было; на их стороне - Божья правда, им покровительствует Богородица, существуют тайные каналы связи, возможно - голубиная почта... Нет, голуби здесь не при чем. Голуби не смогут поставлять провизию, одежду. И вдруг он вспомнил, что Раевского, незадолго до его побега, тоже лечили. Мамонтов вырезал ему из кишечника какой-то дьявольский полип. Но был ли это Мамонтов? Если Раевского куда-то возили, он мог запомнить больше, чем Швейцер. Неудачный наркоз, чья-то халатность - и готово.

В этой точке раздумий включились внутренние охранительные механизмы. Возник Саллюстий - не сам, а его живейший образ. Историк ритмично бил указкой в пол и выкрикивал: "Враг! Враг! Враг! Враг! Враг! Враг! Враг! ..."

Швейцер задрожал. Была перемена, и он прогуливался под руку с Берестецким. Ангелы выводили что-то высоко-равнодушное, коридор осторожно гудел.

- Не бойтесь вы, - Берестецкий неправильно понял дрожь, охватившую товарища. - Все образуется. Вы же не раздумали драться?

- Нет, - ответил Швейцер. - Мне, может быть, и лучше будет в карцер...

Берестецкий посмотрел на него с удивлением.

- Почему?

- Так... Давно уж не был, посмотрю, что и как, - Швейцер хотел отшутиться, но шутка не удалась.

- Я, признаться, не думал, что вы о карцере. Разочарую: вас вряд ли туда посадят.

- С чего же вы так решили?

- А вы не знаете? Карцер очистили еще вчера. Там были трое из класса "В" - Лидин, Очковский и Постников. Всех выпустили, а им оставалось еще двое суток сидеть.