Сибирские перекрестки - [79]

Оттуда навстречу ему уже шел Герман Васильевич.

– Где Юлька?! – громко крикнул Пашка, еще не добегая до него.

Герман Васильевич остановился.

– Юлька где?! – запыхавшись, повторил он, уже догадавшись по молчанию начальника, что сейчас услышит что-то неприятное и в то же время реальное, как этот равномерный тяжелый шум тайги.

Герман Васильевич внимательно посмотрел на него.

– У нее практика закончилась, и она уехала, – сказал он.

– Как уехала? Когда?

– Сегодня утром. Емельян отвез ее в Патриху – к автобусу.

Не дослушав его, Пашка бросился в сторону соседнего лагеря.

– Павел, постой! – крикнул вдогонку ему Герман Васильевич. – Не ходи туда!..

Пашка остановился, обернулся к нему.

– Не ходи, не надо, – повторил тот. – Не одна она уехала – с Генкой… На Байкал они поехали – вместе!

Лето

Тимофей сидел на лавочке в Старомонетном переулке рядом с геологическим институтом и ждал начальника партии.

Полевой сезон уже начался. Почти все полевые партии и отряды были уже сформированы, некоторые даже уехали в поле, и остались единичные вакантные места. В такой ситуации выбирать не приходится. Поэтому он сейчас был согласен на все, если предложат район, где он еще ни разу не был: будь то Северный Урал, Тува или Казахстан, Приморье или Якутия – лишь бы подальше от Москвы на восток, в тайгу или горы, в степь или тундру.

Сборы в каждый его «полуполевой» сезон, как шутливо говорил он, не будучи сам геологом, проходили у него в спешке, так как для него самого вопрос, ехать или не ехать, окончательно решался буквально в последние дни…

Пришла женщина – усталая, невзрачная, с неопределенного цвета глазами, с рыжеватыми густыми волнистыми волосами и овальным лицом простушки, на котором природа густо накидала веснушки. На ее щеках, еще по-детски пухлых, были видны мягкие ямочки. Она была среднего роста, стройная, с высокой грудью и мужской статью.

– Зинаида Ивановна, – представилась она.

– Тимофей Шубин!..

Они переговорили. И Тимофей согласился не задумываясь. О таком он мог только мечтать.

«Витим, места Шишкова!.. Рядом Бодайбо!.. Это же такой край!» – восторженно подумал он.

Зинаида Ивановна оформила его в отделе кадров института коллектором в свою партию, он получил командировочное удостоверение и деньги на самолет.

Завершив свои аспирантские дела на этот год, перед каникулами, на что ушел у него почти месяц, он купил билет на самолет и вылетел в Иркутск.

В Иркутске он хотел задержаться, чтобы съездить на Байкал. Однако, поразмыслив, он отложил поездку на обратный путь.

Восторженное состояние, в каком он выехал из Москвы в предчувствии дороги и смены впечатлений, уже прошло. Он целый день бродил с удовольствием по незнакомому городу, зная по своему опыту поездок в прошлом, что отдыхать лучше всего в местах, где тебя никто не знает и ты не знаешь те места – не связан условностями и в тоже время познаешь новое.

На следующий день он вылетел из Иркутска самолетом Ан-24 на Север, в поселок Мама.

Поселок производит впечатление сразу, целиком, весь. Большой и ухоженный, с заасфальтированными улицами, он был опрятен, сух и чист. Стоит он в устье реки Мама, на левом берегу, в месте впадения ее в Витим. С двух сторон его зажали воды Витима и Мамы. Ниже по течению Витима, за поселком, на широком недоступном половодью лугу раскинулся аэродром. С четвертой стороны поселок упирался в полого поднимающийся склон сопки, почему-то названной местными жителями «Гитлером». Правый, противоположный, берег Витима, напротив поселка, был скалист, угрюм и неприступен.

Он без труда нашел нужный адрес – усадьбу Арсения Михайловича. У того на участке, на высоком берегу Мамы, было срублено два дома. В одном их них, добротном, просторном, с изящным крыльцом, жил он с женой, а другой, старенькую времянку, он сдавал на лето геологам под базовый лагерь. Там хранилась часть их снаряжения, кое-какое личное барахлишко, бензин для машины и лодочных моторов и различная, необходимая в поле утварь.

Вечером из камералки вернулась начальник партии Зинаида Ивановна. Она устало ополоснула лицо под рукомойником, прибитым к столбу тут же на дворе, расспросила Тимофея, как он добрался, и все пошли ужинать.

За ужином она представила Тимофея коллективу партии, немногочисленному и, как всегда, довольно молодому.

Среди сотрудников-полевиков сразу же обращала на себя внимание молодая пара.

Девушку звали Тонька. Она была невысокого роста, в меру упитанная, худенькой не назовешь. У нее были красивые узкие плечи и хорошо сложенная грудь, обычно наполовину открытая специально для всеобщего обозрения ее достоинств, что заставляло взгляд непроизвольно соскальзывать все время вниз и до неприличия тянуло заглянуть в и так глубокий вырез тенниски. Голос у нее был приятный и тихий, и часто можно было слышать ее негромкое похохатывание, похожее на всхлипывание чувственной женщины, в интонациях которой явно звучали капризные нотки. Однако капризность ее выражалась своеобразно и мягко, как у котенка, который просит ласки, любви и внимания, получив же все это, еще больше капризничает. Ко всем ее достоинствам не подходил ее нос, сразу бросающийся в глаза, так же как совершенство ее бюста. В анфас нос выглядел тонким, даже изящным, его не портила даже небольшая горбинка, заметная только в профиль. Она несколько затушевывала остальные прелести ее, поэтому взгляду ничего не оставалось, как только соскальзывать вниз, чтобы задержаться на более совершенных формах.