Сибирь - [15]
6 часов 30 минут. Как всегда в наш приезд в каждом городе, я поражаюсь порядку, чистоте улиц, легкости воздуха. Правда, за недостатком времени я не отваживалась побывать в пригородах или на окраинах. Несмотря на утренний час, улицы уже бороздили большие автомобили 4x4, разнообразные джипы. Я никогда их столько не видела, таких дорогих и в таком количестве на маленькой улице, как только в русских городах.
Гостиница «Шаляпин», где мы устроились, расположенная в самой старой части города, построена в том же стиле, что и церковь Епифани, красного кирпича и с колокольней. Бывшая дворцом в 1900 году, она стала гостиницей «Совет», со временем обветшала и разрушилась, но в 2002 году, выкупленная частной фирмой, была восстановлена за полмиллиарда рублей. Прямо напротив большой памятник Шаляпину, а чуть левее, за стройкой, сверкающий золотом купол — и совсем не «медовый», как описал его Сандрар («медовый» — это не значит цвет меда, и мед — это не цвет православных куполов)… А еще меня смущало определение «клиновидный», одно из многих удивляющих названий в русском языке. Наше путешествие продолжается под знаком поэмы, которая устарела и не очень мне нравится.
10 часов. Мои представления о Казани достаточно расплывчатые и, вероятно, ложные. Чтобы ее себе представить, я использую только два критерия: ее удаленность от Москвы, которая кажется мне огромной, в то время как 700 километров ничего не значат в самой большой стране мира, и ее население, которое, как я предполагаю, полностью татарское.
Что касается того, что я о ней прочла, рассказы Евгении Гинзбург превратили для меня Казань в прихожую ГУЛАГа.
Город, каким я его открыла в 2010 году, совсем не соответствовал этим представлениям, даже если сегодня в нем обитает общество с двумя культурами. Это прежде всего русский город и по своей сущности, и по своей форме, и по своей архитектуре, и даже, я бы сказала, европейский город. Однако поостережемся называть «европейскими» признаки мировой западной цивилизации: рекламу смартфонов, клубы, интернет-кафе, музыку техно, звучащую из магазинов одежды. И в Праге, и в Будапеште мы уже поняли, что это нечто даже чуждое европейскому духу.
В любом случае, несмотря на множество лиц азиатской внешности, с узкими глазами, черными волосами, смуглой кожей, Казань не является ни восточным, ни татарским городом. Татары, которых здесь почти пятьдесят процентов, в 1991 году объединились в одну из двадцати одной республик, составляющих Российскую Федерацию. Побыв Республикой Татарией, Татарстан в политическом плане — территория пестрая, разнородная, смешанная: вековое примирение сменило древнюю вражду с ханством тех времен, когда Казань символизировала раздел между Востоком и Западом. Татары, которые жили здесь всегда, долгое время были гражданами второго сорта — в своей повседневной жизни, в своих обычаях, во всеобщем мнении. Их язык признавался только частично. Не смогли, значит, полностью исчезнуть следы воинственного противостояния, которое длилось здесь столетиями, даже притом что с 1991 года этнические, религиозные и культурные требования татар признаны, как и их право на эту территорию, по сути, колонизированную Россией.
Но все, что видно, это действительно результат колонизации… В конце концов, в Западной Европе, во Франции мы знаем только тех детей России, кто был по происхождению русским: Шаляпин, Аксенов или Нуреев. И когда мы узнаем, что бабушка великой Ахматовой была татаркой, мы удивляемся. (На самом деле ее звали Анна Андреевна Горенко. Ахматова — это фамилия ее бабушки, о чем она говорит в одном из своих стихотворений.)
Мы быстро устроились, и вскоре автобус повез нас к кремлю. На холме, где громоздились его строения, белые и массивные, частично скрытые крепостными стенами, он возник внезапно, как в черно-белом кино Эйзенштейна. Устрашающий вид его стен еще более подчеркивался выразительным памятником, установленным на эспланаде в память о борце сопротивления, татарском поэте Мусе Джалиле, казненном в Берлине: человеческое тело, обвитое колючей проволокой.
Время на несколько снимков, и мы движемся к кремлю. Это высокое место, чрезвычайно символичное, описанное в тысяче книг и кинофильмов об отпоре, данном молодым русским государством древнему татарскому ханству. Вот она, граница, которую мы еще не перешли, но к которой сегодня приблизились: не мифический уральский барьер, который еще впереди и которому приписывается роль перехода от Европы к Азии, а барьер исторический, культурный и религиозный, который долгое время отделял Западную Европу от восточных пределов единого континента Евразия. Я далека от желания пробуждать старые распри и еще менее — возрождать антагонизм цивилизаций этих двух миров; но нельзя отрицать и того, что он еще существует, и более того, Европа определилась в своем отличии от этого другого мира, сопротивляясь ему, противопоставляя ему другие ценности. А затем, в свою очередь, и колонизируя территории, откуда приходили ее захватчики. Так разыгралась часть судьбы «Европы»: помнить об этом вовсе не мешает желанию определить ее иначе, чем через пробуждение древней вражды.
