Швейцар - [5]

Вновь оказавшись на рабочем месте, Хуан распахнул дверь перед сеньором Артуром Макадамом и приветливо с ним поздоровался; несмотря на свои шестьдесят семь лет, тот еще строил из себя донжуана и как раз сейчас явился в компании типичной американской красотки — рослой, плотно сбитой блондинки (впрочем, правды ради следует заметить, не бог весть с какими изящными лодыжками да еще и плоскими бедрами, — не то, что у наших женщин). Господин Макадам широким жестом извлек из своего кожаного бумажника стодолларовую банкноту, потряс ею в воздухе и протянул швейцару, который принял ее с низким поклоном, не питая, однако, на столь щедрый жест никаких иллюзий. Он знал — подобная сцена происходила уже не раз, — что некоторое время спустя, когда гостья уйдет, Артур Макадам потребует вернуть ему купюру, предложив взамен монетку в двадцать пять центов.

Намерения сеньора Макадама были яснее ясного: богатыми чаевыми он старался произвести впечатление на очередную из бесконечной серии своих подружек. Однако как при вручении банкноты, так и при ее изъятии мистер Макадам еще и особым, заговорщическим образом подмигивал швейцару; такие вот в своем роде приятельские проделки как бы приходились по душе Хуану. Этот старик с замашками донжуана, думал наш швейцар, — одинокое создание, а потому нуждается в наставлении, чтобы выйти или войти в другое место, — к таинственной двери, которую, разумеется, именно он, Хуан, обязан ему показать.

Через несколько минут после появления сеньора Макадама Хуан уже открывал дверь перед Брендой Хилл — дамой, как всегда, находящейся в легком подпитии. Она преспокойно вошла, поприветствовав его безликим «Хэй», и затем, неизменно холодная и элегантная, проследовала к лифту. Однако, не успев переступить порог квартиры, она вызвала Хуана по домофону и сдержанно-властным тоном попросила его на минуточку подняться в квартиру, поскольку что-то там стряслось с телефоном, и она не могла им воспользоваться.

Подобные неприятности — то у кого-то из жильцов засорится унитаз, то сломается телефон, то перегорит лампочка или упадут шторы на окнах — происходили практически ежедневно. И хотя в обязанности нашего швейцара не входило заниматься такого рода поломками, — да и знания не позволяли, — Хуан, не иначе как озабоченный выполнением другой своей миссии, являлся по первому же зову.

Бренда Хилл ждала его прихода, завернувшись в длиннополый желтый халат. Судя по всему, телефон починился сам собой, поскольку сеньора Хилл оживленно болтала с трубкой в руках. Не прерывая разговора, она жестом указала Хуану, чтобы он сел на диван; кошка — тоже желтая — злобно посмотрела на него, выгнув спину. Бренда Хилл продолжала свой телефонный разговор, который занял у нее тридцать пять минут. Завершив диалог, миссис Хилл подошла к холодильнику, смешала бутылку водки с апельсиновым соком и, наполнив два стакана, протянула один Хуану, уселась рядом с ним на диван, отодвинув при этом кошку, которая приняла еще более разъяренный вид. Хуан открыл было рот, чтобы поблагодарить Бренду Хилл, и подумал, что вот он, подходящий момент, чтобы завязать серьезный разговор с такой элегантной сеньорой, которая, если и пьет и принимает многочисленные визиты мужчин или вечно висит на телефоне, то все потому, что чего-то ищет, «чего-то» такое, что до сих пор не нашла, знаменитую дверь, которую он ей откроет.

Однако Бренда Хилл, не произнеся ни слова, выпила свою screwdriver,[3] заодно осушив стакан швейцара, и вслед за этим деликатно и с профессиональной ловкостью раздела Хуана.

Она проделала все настолько быстро, что даже мы (не забудьте, что мы за всем наблюдаем) были поражены.

Что в такой момент оставалось делать нашему швейцару? Встать, натянуть брюки, извиниться и уйти? Его должность, его принадлежность к обслуживающему персоналу здания, а, следовательно, положение подчиненного госпожи Бренды Хилл ставили его перед моральным и трудовым выбором. Вместе с тем разве близость с госпожой Хилл не значила проявление неуважения? Но если не пойти на нее и удалиться, не расценит ли госпожа Хилл его отказ как пренебрежительность и даже отсутствие должного почтения к вышестоящему? Не захочет ли тогда она в сердцах написать жалобу в домоуправление по поводу какой-нибудь оплошности, совершенной им?.. Хуан поднял голову, и поймал на себе взгляд желтых злобных глаз кошки (персидской? африканской? индийской? Не наше дело разбираться в кошках), и выражение ненависти, которое таил в себе ее взгляд, казалось, каким-то образом давало ему понять, или предупреждало, чтобы он позволил госпоже Хилл себя ласкать. Хотя сама кошка, со своей выгнутой спиной, похоже, испытывала отвращение к этой сцене. Однако наш юный швейцар, что тут греха таить, испытывал удовольствие от опытных прикосновений рук сеньоры Хилл, которая, высвободившись от домашнего халата, в конце концов, овладела Хуаном с такими истошными криками, что кошка, пронзительно мяукнув, выпрыгнула на балкон.

Завершив спаривание, госпожа Хилл снова облачилась в халат, застегнув пуговицы до самой шеи. Затем протянула Хуану одну из своих ухоженных рук и отпустила восвояси.