Швейцар - [2]

Конечно же, нам не раз пришлось подыскивать ему работу. Он был официантом в сосисечной, драил писсуары в больнице для гаитянских беженцев, работал гладильщиком на фэктори (или фабрике) нью-йоркского мидлтауна, билетером в кинотеатре на 42-й улице… А что, скажете — пусть плещется в наших бассейнах? Вот так, за красивые глаза (а он и впрямь не урод, да среди нас, смуглых людей, их и нет, — не то, что среди рыхлых, бледных и непропорциональных созданий, которых здесь пруд пруди), вот именно, за красивые глаза распахнуть ему двери наших особняков в Корал Гэйбле, вручить ключи от машины, и пусть себе соблазняет наших дочерей, которым мы, как могли, старались дать образование, и вообще наслаждается всеми благами нашей жизни, не узнав сначала, что в этом мире приходится платить за каждый глоток воздуха? Ну, уж дудки.

Когда же нам окончательно стало ясно, что он не способен к такому труду, где нужно проявить характер, инициативу, работать «с огоньком», как мы выражались там, в другом мире, мы постарались, разумеется, с большими трудностями (ибо этот сектор находится здесь под контролем мафии), устроить его в штат обслуживающего персонала жилого дома в самом роскошном районе Манхэттена. Трудно найти менее сложное и менее хлопотное занятие: знай себе открывай двери и вежливо здоровайся с жильцами дома. Doorman, извините, мы хотим сказать, швейцар — так теперь называлась его должность.

Однако если у нас и раньше возникали проблемы с Хуаном по поводу его работы, теперь на нашу голову свалились настоящие неприятности и вовсе не из-за его небрежного отношения к своим обязанностям, а из-за «излишнего рвения в их выполнении». Поскольку наш швейцар вдруг сделал открытие или ему показалось, что он его сделал: дескать, работа не может ограничиваться открыванием дверей в здание. Он, швейцар, «выделен», «избран», «предназначен» (выберите самое подходящее слово из трех) для особой миссии, чтобы показать всем гораздо более широкую дверь, до поры до времени остающуюся невидимой или недоступной, — дверь в их собственную жизнь, а, стало быть, (так и приходится писать, хотя это звучит смешно, потому что мы приводим здесь слова самого Хуана) — «дверь в настоящее счастье».

Стоит ли говорить о том, что он и сам толком не знал, что это за дверь или двери, где они находились, как их найти, тем более, как их открыть. Но в своем увлечении, в бреду или умопомрачении (выберите сами из трех слов наиболее подходящее) он считал, что дверь где-то существует и неким таинственным образом можно туда добраться и ее открыть.

Он думал — и это засвидетельствовано («засвидетельствовано»? Есть ли такое слово в нашем языке?) в бессчетном количестве бумажек, исписанных его каракулями, — что дома или квартиры имеют продолжение, выходящее за пределы комнат и наружных стен, и что жизнь обитателей дома, где он служил швейцаром, не должна ограничиваться вечным перемещением из кухни в ванную, из гостиной в спальную или из лифта в автомобиль. У него в голове никак не укладывалось, что существование всех этих людей, а с ними и всех людей в мире, могло сводиться к одному только хождению из одной комнаты в другую, из одного ограниченного пространства в другое, еще более ограниченное, из офиса — в спальную, из поездов — в кафе, из метро — в автобусы и так до бесконечности. Он покажет им «другие места», поскольку не только будет открывать дверь в здание, но — мы продолжаем его цитировать — «выведет их в неожиданное для них измерение, туда, где не существует ни времени, ни физических пределов…». Размышляя таким образом, он принимался расхаживать туда-сюда по вестибюлю, или lobby здания, бормоча что-то бессвязное, хотя ни на минуту — надо отдать должное — не оставлял без присмотра входную дверь. К его внешнему виду нельзя было придраться: синий пиджак и брюки, черный цилиндр, белые перчатки и золотые галуны. Думая, что его никто не видит, он с опаской оглядывался по сторонам, придвигался ближе к собственному отражению в огромном зеркале вестибюля или останавливался около широкой двери, ведущей во внутренний сад, и украдкой делал пометки в блокноте, который всегда держал под рукой. А иногда прогуливался по внутреннему двору, заложив руки в перчатках за спину, в поисках ответа на вопрос, каким образом он мог бы указать всем людям тропинку, которую он сам, конечно же, не знал. Внезапно он прерывал свои размышления и кидался открывать огромную стеклянную дверь кому-то из жильцов и даже помогал донести пакеты до квартиры, по ходу расспрашивая о его здоровье и о здоровье его собаки, кота, попугая, обезьянки или рыбки. Не забывайте, пожалуйста, что в этой стране, если у кого нет собаки, тот держит в доме канарейку, кота, обезьяну или какую-либо другую живность (неважно, какую именно).

Подобные отклонения или нездоровые увлечения, мы согласны, свойственны людям праздным или одиноким, которые не знают, как скоротать свободное время. Словом, это то, чем занимаются сумасшедшие старухи или вполне приличные на первый взгляд, однако не в меньшей степени чокнутые, джентльмены.

Теперь-то мы понимаем, что знаки внимания, расточаемые Хуаном, подчинялись определенному замыслу. Поскольку его миссия или «задача» состояла в изъявлении всем проживающим здесь крайней любезности, с тем чтобы завоевать их дружбу и проникнуть в их апартаменты, а затем и в жизнь с целью ее изменить.