Швейцар - [16]

Пораженный швейцар мог удостовериться в том, что господину Скириусу удалось заменить язык тонкой, гибкой и упругой механической пластиной.

— Невероятно! — воскликнул Хуан.

И тогда господин Скириус, гордясь своим достижением, захотел продемонстрировать нашему швейцару, что его язык и даже горло из платины служат ему, не только для того чтобы прекрасно разговаривать любым тоном, но также для того чтобы петь куда более сильным голосом, чем самые знаменитые баритоны и тенора. И, действительно, огромное и роскошнейшее здание содрогнулось, стоило сеньору Скириусу исполнить один из самых трудных пассажей Il Trovatore.[14] Сильный, чувственный, свежий и модулированный голос звучал и в самом деле из ряда вон выходяще; он опускался и поднимался настолько гар-мо-нич-но, что даже сеньорита Рейнольдс у себя в квартире на какое-то мгновение оторвалась от денежных подсчетов, а Пьетри приглушили — и это кое-что значит — звук магнитофонов. Но тут внезапно из горла господина Скириуса вместо гениальных арий начали вырываться языки пламени зеленого цвета, которые чуть не подпалили ресницы Хуану, потому что вырвались с силой, будто из сопла. Мистер Скириус поднял механическую руку и в отчаянии поднес ее к пульту управления на груди, однако пламя не только не погасло, а увеличилось и распространилось во все стороны. Очевидно, что-то в механическом агрегате организма господина Скириуса вышло из строя, вызвав роковое замыкание. Подобно обезумевшему дракону, Вальтер Скириус прыгал по всему вестибюлю, а испуганный Хуан старался оказать ему помощь, сам не зная как.

Но тут на подмогу пришла Касандра Левинсон с общественным огнетушителем. И глазом не моргнув, она в два счета погасила огонь. Когда все было кончено, на полу осталась только груда обгоревших проводов, примотанных к нескольким костям.

— Поднимемся-ка ко мне в квартиру и вызовем полицию, — предложила Касандра Левинсон нашему швейцару, беря его за руку.

10

Войдя в квартиру, госпожа Левинсон позвонила в полицию и предложила Хуану выпить.

— Сейчас приедут за телом, — сообщила она, имея в виду груду проводов, валяющуюся в вестибюле. — На самом деле меня не удивила его смерть. Мистер Скириус — яркий образчик механицизма и абсурдной империалистической технологии, — профессорским тоном заявила миссис Левинсон и тотчас же переключилась на свою излюбленную тему, заговорив с швейцаром о его возможной политической реабилитации.

Касандра Левинсон состояла в Коммунистической партии Соединенных Штатов и занимала должность профессора политических наук Колумбийского университета с окладом в восемьдесят тысяч долларов в год. Кроме того, она еще и служила прямым и фанатичным орудием кубинского диктатора, а посему посчитала своим моральным и даже «человеческим» долгом убедить нашего швейцара (который семнадцать лет прожил, терпя голод и унижения, в коммунистической системе, пока не вырвался оттуда, уплыв на шхуне) в том, что он оставил позади никак не меньше, чем рай.

— Тебя могли бы простить, — говорила она теперь Хуану рассудительным, понимающим и вместе с тем властным тоном. — Ты молод и наверняка не осознаешь, что натворил. Ты не извращенец, не люмпен, не эксплуататор. Твое место не здесь.

Хуана так и подмывало спросить, уж не считает ли она себя эксплуататоршей или извращенкой, раз тоже не решается уехать отсюда. Однако Касандра Левинсон продолжала свое выступление, которое напомнило швейцару, что он уже слышал те же самые слова, те же самые лицемерные речи, когда получил убежище в Посольстве Перу в Гаване. Агенты министерства внутренних дел, сначала попытавшись уморить его голодом, а заодно еще десять тысяч человек, тоже взывали к целой серии «общественных и моральных принципов» с целью заставить отказаться от отъезда из страны. Слушая речи профессорши, Хуан, хотя и привык к деликатному обращению с жильцами, не мог сдержать некоторого раздражения. В конце концов, отечественные агенты, которые принуждали его остаться на Кубе, сами-то никуда не уезжали, и им по-прежнему приходится страдать, пусть и в меньшей степени, ведь бесчеловечность системы невыносима, кого ни возьми. В действительности, думал Хуан, Касандра Левинсон не в пример вреднее и безнравственнее палачей режима. Она чужими руками загребает жар из огня преисподней.

— Твое дело может быть пересмотрено, — сулила профессорша швейцару, перейдя с ним на «ты».

Она наведывалась на Кубу по два-три раза в год. Бесплатно проживала в лучших отелях и, не ограничиваясь получением соответствующих инструкций, разворачивала столь бешеную сексуальную деятельность, что по возвращении, перевоплощаясь в респектабельнейшую даму — целомудренную и высоконравственную, — становилась прямо чуть ли не ревнительницей воздержания.

— Твои противоречия с режимом не могут восприниматься антагонистически…

Протестуя против дискриминации настолько рьяно, что это граничило с расизмом, Касандра Левинсон спала на Кубе исключительно с мужчинами негритянской расы да еще, видно, по соображениям политического товарищества, — с членами Центрального Комитета партии. Что касается последних, они могли иметь любой цвет кожи.