Шведские спички - [15]

Они вы­хо­ди­ли из до­ма толь­ко в суб­бот­ний ве­чер, ко­гда от­прав­ля­лись в ки­но, поч­ти все­гда в «Рок­си-Па­лас» на ули­це Ро­ше­шу­ар, где, кро­ме двух филь­мов, по­ка­зы­ва­ли еще ка­кой-ни­будь ат­трак­ци­он: то ил­лю­зио­ни­ста, то фа­ки­ра или жонг­ле­ра, то ак­ро­ба­тов-ве­ло­си­пе­ди­стов, то ка­ко­го-то по­сле­до­ва­те­ля из­вест­но­го чре­во­ве­ща­те­ля Пе­то­ма­на, не­кое­го «че­ло­ве­ка-ак­ва­риу­ма», ко­то­рый гло­тал ля­гу­шек и зо­ло­тых ры­бок, чтоб за­тем ис­торг­нуть их из се­бя жи­вы­ми са­мым чу­дес­ным об­ра­зом, а по боль­шим празд­ни­кам в про­грам­мах по­яв­ля­лись и звез­ды эк­ра­на: Жан Люмь­ер в «Ма­лень­кой цер­ков­ке», Жан Тран­шан в «По­блек­ших име­нах», Лиз Го­ти в филь­ме «В хар­чев­не за­кры­лись став­ни», Люсь­е­на Бойе в кар­ти­не «Та­кая ма­лыш­ка». Об­ще­ст­во еще не пре­вра­ти­лось в по­тре­би­тель­ское, и толь­ко ма­га­зин «Пять и Де­сять» (то есть ка­ж­дая вещь за пять или де­сять фран­ков) на буль­ва­ре Бар­бес мог быть про­об­ра­зом бу­ду­щих ог­ром­ных уни­вер­ма­гов еди­ных цен. В те вре­ме­на лю­ди лег­ко от­да­ва­лись вос­тор­гу, смея­лись по пус­тя­кам, и эти суб­бот­ние ве­че­ра бы­ли от­ра­дой не­де­ли. У мо­ло­дой че­ты бы­ло чес­то­лю­би­вое стрем­ле­ние ку­пить ко­гда-ни­будь два ве­ло­си­пе­да, а еще луч­ше тан­дем, чтоб вме­сте го­нять по до­ро­гам, но осу­ще­ст­вить эту меч­ту мож­но бы­ло, лишь оп­ла­тив ме­бель, ку­п­лен­ную в кре­дит.

При та­кой су­ро­вой эко­но­мии при­сут­ст­вие Оли­вье вы­зы­ва­ло в этой се­мье не­ма­ло про­блем. Чтоб соз­дать у се­бя ил­лю­зию рас­ту­ще­го уров­ня жиз­ни, юная че­та по­рой за­ме­ня­ла де­ре­вен­ский ве­со­вой хлеб ба­то­на­ми, да­же сдоб­ны­ми бу­лоч­ка­ми, од­на­ко не­хват­ка де­нег вновь за­став­ля­ла их эко­но­мить. До­ж­дут­ся ли они ко­гда-ни­будь дос­тат­ка, ко­то­рый сни­зой­дет на них, слов­но по ма­но­ве­нию вол­шеб­ной па­лоч­ки?

Ко­гда ре­бе­нок си­дел око­ло мо­ло­дых влюб­лен­ных, об­ло­ко­тив­шись о па­ли­сан­д­ро­вый стол, они лю­без­но ему улы­ба­лись, но со вре­ме­нем на­чи­на­ли чув­ст­во­вать, что он им ме­ша­ет. По­ста­вив пе­ред со­бой пот­ные ли­ст­ки с тек­стом по­пу­ляр­ных пе­се­нок, Жан и Эло­ди на­пе­ва­ли ду­этом «Ма­ри­лу, как сла­до­ст­но бы­ло пер­вое на­ше сви­да­нье», а Оли­вье до­бав­лял: бам-бам-дзум! — но да­же эта дет­ская воль­ность не мог­ла рас­се­ять эк­зо­ти­че­ско­го аро­ма­та «Свет­ло­го не­ба Сор­рен­то» или «Я ее встре­тил на Ка­при», Го­ло­вы Жа­на и Эло­ди сбли­жа­лись, их гу­бы ис­ка­ли друг дру­га, и ре­бе­нок по­ни­мал, что сле­ду­ет уй­ти по­иг­рать, и тут же по­лу­чал раз­ре­ше­ние вы­бе­жать на ули­цу.

Он са­дил­ся на пер­вую сту­пень­ку ка­мен­ной ле­ст­ни­цы, под­пи­рал ку­ла­ка­ми под­бо­ро­док и пы­тал­ся со­сре­до­то­чить­ся, но все во­круг бы­ло не­яс­но, рас­плыв­ча­то и лишь по­сте­пен­но при­об­ре­та­ло бо­лее чет­кие очер­та­ния. Ночь на­го­ня­ла на не­го ту­пой страх. Он был в та­ком на­пря­же­нии, что вздра­ги­вал от гу­де­ния во­до­про­вод­ных труб, от ма­лей­ше­го скри­па де­ре­вян­ных по­лов.

В чис­той двух­ком­нат­ной квар­тир­ке, ок­ле­ен­ной обоя­ми с изо­бра­же­ни­ем уви­тых цве­та­ми ко­лонн, тя­ну­щих­ся к го­лу­бо­ва­то­му по­тол­ку и упи­раю­щих­ся вни­зу над плин­ту­сом в фриз свет­ло-зе­ле­но­го то­на, бы­ла глу­бо­кая ни­ша, от­де­лен­ная от сто­ло­вой склад­ной трех­створ­ча­той двер­цей, за­тя­ну­той свер­ху про­зрач­ной плен­кой. Здесь спал Оли­вье, на ди­ва­не-кро­ва­ти, встро­ен­ном в тон­кую рам­ку из пла­ки­ро­ван­но­го ин­до­не­зий­ско­го де­ре­ва, с пол­ка­ми для кни­жек и без­де­лу­шек. Ме­бель бы­ла лег­кой и не­ус­той­чи­вой, и не­ред­ко на го­ло­ву Оли­вье па­да­ло но­вое со­чи­не­ние Пье­ра Бе­нуа (или Рай­мон­ды Ма­шар, или Кло­да Фар­ре­ра, или Ан­ри Бор­до).

Ря­дом в шка­фу на­хо­ди­лась оде­ж­да маль­чи­ка: си­ний мат­рос­ский кос­тюм и уже тес­ный ему бе­рет, се­рый кос­тюм­чик с брю­ка­ми-гольф (это на вос­кре­се­нье), не­мно­го бе­лья, ла­ки­ро­ван­ные туф­ли, шле­пан­цы на ве­ре­воч­ной по­дош­ве, баш­лык, чер­ный не­про­мо­кае­мый плащ на мол­нии, не­сколь­ко сви­те­ров, свя­зан­ных Вир­жи­ни, школь­ные ха­ла­ты из чер­но­го са­ти­на, от­де­лан­ные крас­ной кай­мой.

На­де­нет ли он ко­гда-ни­будь школь­ный ха­ла­тик? Маль­чик пред­по­чи­тал об этом не ду­мать, он из­да­ли по­гля­ды­вал на сво­их школь­ных друж­ков, ко­гда в че­ты­ре ча­са по­по­луд­ни кон­ча­лись уро­ки в клас­сах, и втай­не им за­ви­до­вал. Ес­ли бы Оли­вье сам по­про­сил раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся к за­ня­ти­ям, ему бы не от­ка­за­ли, но он был убе­ж­ден, что этот ча­ст­ный за­прет был свя­зан со всей его горь­кой судь­бой и ни­че­го с этим не сде­ла­ешь — он бес­си­лен. Ино­гда маль­чик брал свой ра­нец из те­лячь­ей ко­жи, клал его на ди­ван, ста­но­вил­ся пе­ред ним на ко­лен­ки и за­но­во ос­мат­ри­вал со­дер­жи­мое: учеб­ни­ки, ко­то­рые вы­да­ла ре­бя­там шко­ла, обер­ну­тые в го­лу­бо­ва­то-се­рую бу­ма­гу и ук­ра­шен­ные яр­лыч­ком с об­ре­зан­ны­ми угол­ка­ми (Учеб­ник ариф­ме­ти­ки при­над­ле­жит та­ко­му-то…), днев­ник, обер­ну­тый в ту же бу­ма­гу, тет­рад­ки с ли­но­ван­ны­ми крас­ны­ми по­ля­ми, с осо­бы­ми вклад­ка­ми, от­де­лан­ны­ми под му­ар — на них бы­ли на­пе­ча­та­ны таб­ли­цы ум­но­же­ния и де­ле­ния. Он час­то при­во­дил в по­ря­док свою го­то­валь­ню, рас­кла­ды­вал по от­де­ле­ни­ям чер­но­го фут­ля­ра цир­ку­ли и всю эту точ­ную ме­ха­ни­ку — транс­пор­тир, рейс­фе­дер, встав­ные за­пас­ные гра­фи­ты, по­том вы­ни­мал ла­ки­ро­ван­ный чер­ный пе­нал с зо­ло­че­ны­ми цве­точ­ка­ми на крыш­ке и от­де­ле­ния­ми для перь­ев «ут­ка», «сер­жант-май­ор», «рон­до»; там же у не­го бы­ли твер­дые и мяг­кие ка­ран­да­ши, руч­ки, од­на то­нень­кая, как па­пи­ро­ска, дру­гая из олив­ко­во­го де­ре­ва, тол­стая, как си­га­ра, и, кро­ме то­го, еще од­на кос­тя­ная руч­ка, пло­ская, от­де­лан­ная кру­жев­ны­ми зуб­чи­ка­ми во­круг не­боль­шо­го от­вер­стия и да­же че­тырь­мя ми­ниа­тюр­ны­ми ви­да­ми Па­ри­жа; в дру­гом гнез­дыш­ке ле­жа­ла ре­зин­ка и ря­дом пе­чат­ка с его ини­циа­ла­ми, ко­то­рую маль­чик сам сма­сте­рил, еще од­на пе­чат­ка по­мяг­че, вся ис­ку­сан­ная (у нее был стран­ный вкус лас­ти­ка, ро­зо­вой про­мо­каш­ки и бе­ло­го ду­ши­сто­го клея), то­чил­ка для ка­ран­да­шей, круг­лая, в фор­ме гло­бу­са, с вмя­ти­ной у Ти­хо­го океа­на, ве­ли­ко­леп­ная ли­ней­ка из крас­но­го де­ре­ва с че­тырь­мя мед­ны­ми реб­ра­ми, склад­ной де­ци­метр, весь в чер­ниль­ных пят­нах, на­ж­дач­ная бу­маж­ка, чтоб за­ост­рять ка­ран­даш­ный гра­фит, и ка­кой-то рас­ту­ше­ван­ный чер­ным ри­су­нок. Ка­ран­да­ши рас­про­стра­ня­ли дре­вес­ный за­пах по все­му ран­цу. А ведь здесь бы­ла еще ко­пи­ро­валь­ная бу­ма­га (крас­ная, чер­ная) и кар­та, вы­ре­зан­ная в фор­ме Фран­ции с пат­рио­ти­че­ской, тор­же­ст­вен­ной над­пи­сью: «