Схватка - [60]

Это все Усольцев узнает и увидит потом, а сейчас, когда лейтенант властно остановил «разговорчики», хотелось проникнуть в мысль командира, понять его рассуждения и, может, даже сразу определить, какого полета эта птица.

— Оно понятно, но...

— Разговорчики! — строго оборвал взводный чью-то попытку высказаться. — Я вас всех внимательно слушал. Теперь, когда я говорю, попрошу не перебивать.

Усольцеву понравилось. Отец ему в юности много раз втолковывал: «Старший говорит — не встревай. Умей слушать... Ухом лови его слова, а головой соображай...»

Лейтенант продолжал:

— Ночью мы проехали Саратов. Держим путь на Сталинград.

Лейтенант примолк, нарочно сделал паузу, чтоб бойцы сами уяснили и осмыслили ситуацию. Пошел шумок...

— Во куды...

— Сталинград... Это ж надо!

— Волга жил, Волга воевать будем...

— Везет же тебе, Асхат!

Лейтенант, повернувшись к Усольцеву, спросил:

— Вам доводилось воевать в большом городе?

— Нет, такого не было.

Лейтенант кивнул головой.

— Ничего, повоюем... К Волге немца пускать не надо... Как думаешь, отец? — лейтенант в упор посмотрел на бойца, который стоял у вагонных дверей и внимательно слушал взводного.

У бойца была птичья фамилия — Грач. Но командир звал его отцом, видимо, потому, что Грач был и по годам старше всех, да еще и потому, что во взводе служил его сын, у которого, правда, была другая фамилия — Зажигин. Произошло так не по воле сына, а по прихоти отца, который годов двадцать тому назад бросил свою молодую жену с годовалым Мишуткой и подался жить в другую деревню, где завел себе новую семью. Мать Мишутки обрела другого мужа, который и усыновил мальчугана. Так он и стал Зажигиным. Жил Мишутка весело, отчим любил его, баловал, брал на покос, а когда сынок совсем подрос, вместе на охоту ходили, словом, лучшего отца парню и не надо было. Однако ж внезапно ворвался в его судьбу Грач, живший без жены, которая померла, и без детей. В поле это случилось. Михаил Зажигин пахал. Грач встал перед трактором и крикнул: «Стой, сынок!». Михаил даванул на тормоз и высунулся из кабины. «Я твой отец! — услышал он. — Здравствуй, Мишутка!» Михаилу не раз доводилось слышать от чужих людей про настоящего своего отца, но никогда его не видел. И вот встретился с ним — лицом к лицу. «Как живется тебе, сынок?». Михаил ответил: «Хорошо». — «Ну и лады... Так и живи. Маманю не обижай... Меня помни...» Сказал и ушел. С тех пор года два прошло. И снова встреча — на сборном пункте. Обоих на войну призвали и даже в один взвод определили. Михаил первым увидел Грача и как-то помимо воли, может, потому, что встретил единственного знакомого, радостно произнес: «Здравствуй, отец! Это я Миша...» Грач повалился на грудь сына и заплакал...

Эту историю знал весь взвод. Сам Грач поведал ее. Усольцев же услышал ее из уст Нечаева, который неодобрительно отозвался об отце, бросившем родную малолетнюю кроху-дитя.

— Так-то оно так, — сказал Емельян. — Но все-таки по жилам Михаила течет кровь Грача. Отец он Зажигину... Отец! Нынче судьба их в одну упряжку поставила: рядом им идти под пули.

Подтверждение своему суждению Усольцев почувствовал в вопросе лейтенанта, обращенному к Грачу: «Как думаешь, отец?». Мог ведь взводный бойца по фамилии назвать, а он — отец! Вроде для Зажигина было сказано, мол, Грач и есть отец, и в первую очередь отец ему, Михаилу. Умница лейтенант! Взвод должен быть единой семьей — тут все родня!

Лейтенант ждал ответа. Грач, почесав затылок, сказал:

— Поднатужимся и ломанем немцу хребтину... Сила вон какая едет — целый эшелон.

— Правильно, отец! — улыбнулся лейтенант. — Лежа на нарах, сил-то мы поднакопили, есть чем ударить по фрицам. Вон Михаил как округлился — щеки раздулись, розовыми стали.

— Наверно, отец подкармливает сыночка, — пробасил Иванов. — Я вон тощаю.

Расхохотались бойцы: трехпудовый рыбак тощает!

— А тебя, Ваня, — лейтенант подошел к Петропавловскому, — в обиду не дадим. Выгрузимся и напишем бумагу в райисполком. Попросим толково разобраться. Пускай отца твоего лучше к нам во взвод пришлют, чем в заключении держать. Согласен?

Ваня обрадовался: может, бумага с фронта от командира выручит отца?

— Не надо райисполком, — возразил Хафизов. — Выше писать надо.

— Что ж, и выше напишем. Но полагается по инстанции.

Еще большим уважением проникся Усольцев к лейтенанту за то, что командир так запросто подошел к Ване и обнадежил, чем, конечно, облегчил душевную боль бойца. Теперь Ваня будет жить со светлой надеждой, которая и настроение поднимет, и сил прибавит. А ведь добрый настрой души бойцу всегда необходим, особенно перед боем. Жизнь на войне полна невзгод и опасностей. Усольцев их досыта нахлебался. И когда приходит что-то светлое, радостное, трудность преодолевается легче и быстрее. Что нужно, скажем, бойцу, идущему в атаку? Вера! Вера в командира, в его приказ. Если солдат убежден, уверен, что командир у него умный, толковый, всегда действует не наобум, а расчетливо и добропорядочно, — он, солдат, горы свернет.

Каким-то внутренним чутьем Усольцев почувствовал, что лейтенант Брызгалов и есть тот командир, которому вполне можно доверять.