Схватка - [58]

— Хитро! — восхитился Ободов.

— Не встревай! — взмахнул рукой Нечаев. — Что дальше-то было?

— А дальше Клим дернул поводья, и лошадь потопала. Ехал Клим кум королю: в немецкой одежонке чувствовал себя в безопасности. А когда к отряду приблизился, скинул вражью форму и на коне с голым фрицем на привязи к самой землянке подъехал... Ой и хохоту было!.. Шутки шутками, а немец-то ценным «языком» оказался: писарем в штабе карательного батальона служил, много знал! А командир отряда за смелый поступок Климу того коня подарил. Сказал: «Бери, лихой разведчик, гарцуй на лошадке по лесам!». Вот такая история...

— Елки-моталки, впервой вижу живого героя, — Нечаев протянул Климу руку. — Дай пожму руку!

Клим тисканул шершавую ладонь Захара.

— Ого-го! Силенка как у быка. Ты случаем не дровосек али кузнец?

— Партизан, — спокойно ответил Клим.

— А до того?

— Безработный.

Бабуля хихикнул:

— Без дела жить — только небо коптить.

— У нас безработных не было и нет, — пробасил Иванов. — Загибаешь, парень!

— Нисколечко. После школы не успел определиться — и война.

— Шутник, — впервые подал голос худощавый младший сержант Антипов. — Но герой!

— Это что, — сказал Усольцев и слез с нар, чтоб размяться. — Я еще не такое знаю про Клима. Поживем — расскажу.

— Давай, Емельян, сейчас, — оживился Захар.

— Ну хватит, — умоляюще сказал Клим. — Пора сменить пластинку.

— Давай меняй, — согласился Иванов. — Ставь свою... Про любовь и про девок.

— Про девок? — переспросил Ободов. — Не надо. Чо душу бередить... Забудь про них. Было дело, да сплыло... Баба не входит нонче в наш рацион.

— Ты так думаешь, лесовод? — не унимался Иванов.

— Ошибаешься. Девка мужику завсегда потребна.

— Оно так. Потребна, — дал о себе знать темный угол вагона, доселе молчавший. — Но где взять?

— Слышите, — Иванов аж ударил в ладони, будто зааплодировал, — Ермолаев очнулся. Про девок услышал — сон побоку. Силен!.. Ну что ж, могу совет дать. К старшине обратись: мол, есть желание утолить душу... Он тебе вместо сухого пайка и подкинет бабенку.

— Заместо пайка — не пойдет, — хохотнул Ермолаев. — Мужику сила нужна, а она откудова приходит? Из жи-во-та. А он, проказник, пищи требует.

— Ну и харчуйся... Набирай силу. Но о бабе забудь... Так и скажу старшине: Ермолаев отказывается.

— А я не откажусь, — вскрикнул Стариков-Бабуля. — Не пил бы, не ел, все б на милую глядел.

Слово за слово, и разговор, как и колесный перестук, катился, ширился, включая в свою орбиту даже самых стойких молчунов. Словесный костер то разгорался до высоких страстей, то на какое-то мгновение затухал, но окончательно не гас.

Если со стороны послушать — не определить, куда катил вагон. Опасность, которая была где-то впереди, будто тень в пасмурный день, спряталась, укрылась и не очень-то волновала бойцов. Они балагурили, острили, словом, жили сиюминутно. Правда, память иной раз подбрасывала такие сюжеты, от которых было не до шуток.

Боец с длинной фамилией Петропавловский, молодой и низкорослый, отчего шутники острили: «Ростом — вершок, фамилией — верста», — вдруг так тяжело и громко вздохнул, что даже говорливый Иванов осекся на полуслове и спросил:

— Что так тяжело?

— А-а... Так! — без охоты произнес Петропавловский.

— Приснилось дурное или вспомнилось горькое? — не отступал Иванов.

— Угадал...

Ваня Петропавловский обнял отца, расцеловался с матерью, бабушкой, с младшим братом и сестрой, положил свой узелок на телегу, которая уже ждала его, — и был готов отправиться в райцентр, куда позвала его, девятнадцатилетнего, повестка из военкомата.

Заголосили мать с бабушкой. Слеза покатилась и у отца. Он подошел к Ване вплотную, положил руку на плечо сына и сказал:

— Смотри мне... Будь мужчиной...

Отца пока на войну не брали. Он председательствовал в сельсовете. Мотался день и ночь: то заготовки, то посевная, то вдруг пожар на ферме... Сельсовет большой...

Однако отца взяли... Не успел Ваня вскочить на телегу, как к дому подкатила «эмка», из которой вышли двое — милиционер и штатский. Оба из райцентра — отец знал их.

— Здравствуйте! — отец первым поздоровался. — Сына вот провожаю... На войну...

Приезжие даже не взглянули на Ваню.

— Кто будет Петропавловский Евдоким Изотович? — спросил штатский.

— Ну, я... Не узнаете? Он самый...

— Вы арестованы! — и повели Евдокима Изотовича в «эмку».

За что? Никто не мог сказать. Но по селу прокатилась молва: «Наш председатель — враг народа».

Подобная молва уже не раз будоражила село. Ваня помнит, как в апреле тридцать седьмого, как раз перед майским праздником, ночью из дома увели дедушку, его любимого дедушку Изота. И никто не мог объяснить Ване, чем провинился дедушка. Твердили лишь два страшных слова — «враг народа».

— Какой же враг дедушка Изот, коль он герой гражданской войны? — спрашивал Ваня у отца, а тот разводил руками.

— Ну, папаня, — не отставал Ваня, — дедушка ведь порубан был беляками. Сам видел на его спине рубцы. А шашка, которую, как сказывал дедушка, сам товарищ Блюхер ему подарил, разве врагу давалась?.. Неправду про дедушку наплели... Давай, папаня, поедем в НКВД, растолкуем им...

Шли Ваня с отцом в райцентр, стучались в двери разного начальства, но всюду был один ответ: враг Изот Петропавловский.