Схватка - [26]

До райцентра километров шестнадцать. Теперь отряд, покинув Залужские леса, был ближе к местечку. Дорога шла в основном лесом и только перед самым райцентром, когда совсем стемнело, вывела партизан на шоссейку. Поравнявшись с высоким курганом, Ермолай остановил лошадь и тихо молвил:

— Вона Мыслотинская гора...

Емельян соскочил с повозки.

— Она... Точно, — подтвердил Клим.

Емельян сдернул шапку с головы и пошел к горе. За ним — остальные. Молча, как и полагается в траурном карауле, постояли и снова поехали. От горы путь лежал прямо к одному из палачей. И сердца тройки партизан — Щербак не в счет — до самых краев наполнились чувством ненависти к оккупантам-карателям.

Местечко окутала тьма. Нигде ни огонька, все, кажется, вымерло. А ведь Клим помнит, какой веселой, говорливой в такой же вечерний час была эта улица Социалистическая. Клим учился здесь, — в Поречье не было десятилетки, — в ШКМ — школе колхозной молодежи. У него здесь много дружков: Лева, Итка, Гена... С Левой дружил с восьмого класса, вместе бегали на Птичь купаться, вместе в школьном драмкружке разыгрывали скетчи, уроки всегда у Левы делали — у него просторный дом был и мама добрая, она акушеркой в больнице работала, всегда угощала чем-либо: «Детки, идите за стол!». В десятом классе Лева влюбился в черноокую Итку-хохотушку, и тогда Клим стал реже бывать в левином доме, за что его мама выговаривала: «Что-то ты, Климушек, нас забывать стал...» Нет больше школьных друзей Клима. В Мыслотинском кургане лежат... Кто-то видел Леву и Итку сидящими рядышком в смертном фургоне; Итка плакала, а Лева успокаивал ее: может, обойдется, выживем... Не обошлось, не выжили... А Гришка-оболтус, тоже одноклассник Клима, живет. Нет, он не должен жить!

Дождь полоскал улицу, наполнив ее ручьями. В такую непогодь оккупанты попрятались. Кто знает, может, немецкий глаз из какого-либо окна и видит одинокую подводу на пустынной улице, но никому, видать, нет охоты вылазить на дождь — пусть себе едет. Правда, как уверял Щербак, здесь, у начала Социалистической более или менее безопасно. Немцы в центре — на улице Кирова и у городского парка — расположились. Там у них комендатура и патрулирование. Но на всякий случай рука Усольцева, опущенная в карман, лежала на рукоятке все того же парабеллума.

У ветлечебницы пошли рядом с повозкой, на которой остался лишь Ермолай, а за кряжистым тополем, что рос прямо у крылечка магазина райпо, Щербак свернул в проулок, следом за ним пошли Усольцев и Гулько. У избы с высокими воротами остановились.

— Тута, — шепнул Щербак.

Как и договорились загодя, Ермолай отъехал по переулку подальше и, прижавшись к забору, сам лег вдоль телеги так, чтобы не маячить, стал пристально наблюдать за улицей. Щербак, а за ним Усольцев и Гулько пошли через калитку во двор. У Усольцева наготове пистолет, у Клима — веревка и онучи — для кляпа.

Щербак постучал в окно.

— Гриша, открывай... шамогон приехал...

Изба молчала. Щербак потоптался и снова постучал.

— Нема его, — послышалось из-за окна.

— Тетка Хриштина, это я, Щербак из Млынка. И где он, Гриша?

— Гульбуе, нехрист! — злобно буркнула Христина, мать полицая.

— Скоро приде? — допытывался Щербак.

— Не ведаю...

Обстановка круто изменилась. Как быть?

— Идем к возу! — бросил Усольцев. — Только тихо.

Ермолай встретил вопросом:

— Што стряслось?

— Нет его дома, — ответил Усольцев.

— А где он шляется?

— Вот этого мы не знаем, — почти шепотом сказал Усольцев и, обращаясь к Ермолаю, спросил: — Что будем делать? Как думаешь?

— Подождем... Ночь только началась...

— И я так думаю! — поддержал Усольцев. — А ты, Клим?

— Ждать, конечно, надо, — пробасил Клим. Так и порешили. Ермолай с подводой остался у забора, а остальные удобно примостились за толстыми бревнами, лежавшими вблизи ворот, откуда можно быстро накинуться на Баглея. С этого места виден был весь проулок до Социалистической, откуда, вероятнее всего, мог появиться ночной гуляка.

Дождь постепенно утих. Это к лучшему, подумал Усольцев, кому охота мокнуть, да и тот, кого они ждали, вряд ли по дождю рискнет идти. Но Емельяну иная закавыка покою не давала: а если не придет? И такое может случиться... оставаться в местечке нельзя, это ясно. Куда же? В отряд? Нет! В ближайший лес. Отсидеться до вечера, и все повторить сначала...

У Клима иные думы клубились. Он же здешний, выйти на Социалистическую, свернуть налево в первый же переулок, и у колодца дом, в котором он три года квартировал у одинокой женщины, тетушки Марфы. Вот бы явиться к ней, обрадовалась бы! А напротив изба его друга Исаака с ухоженным двором и вишневым садом, с качелями, на которых любили взлетать высоко-высоко. Интересно, целы ли качели? Про Исаака он слышал, что в армии, офицером стал. И Вася Коновалов, одноклассник Клима, учился в Калинине в военно-химическом училище, наверно, уже с кубарями в петлицах. А Гриша Сак, тоже поречанин, в Москве учился на военного юриста. Разлетелись дружки-приятели, а он, Клим Гулько, сидит на корточках у забора и ждет — кого бы вы думали, приятели-одноклассники? Вашего же погодка, с которым одним воздухом дышали, в одной школе учились, помните, Гришку, щекастого и вредного, которого не раз прорабатывали на классном собрании: то он в школьном туалете закурил, то кому-то в карман пальто лягушку подбросил, то портфель своровал...