Шусс - [41]

— Надеюсь, это все? — спросил я и услышал смешок на том конце провода.

— Может быть, и нет. Вы знаете, что у Деррьена превосходный новенький «гольф»?

— Первый раз слышу, у него был старенький «пежо».

— Теперь «пежо» у него нет, он купил этот «фольксваген» десять дней назад.

— Но «гольф» стоит дорого.

— Он, возможно, получил наследство, — веселился Массомбр, — или подарок.

— Или у него были сбережения. Что вы копаете? Слушайте, Массомбр, я чувствую, у вас есть какая-то задняя мысль. Приходите ко мне во второй половине дня, и попытаемся разобраться во всех этих шахер-махерах.

Начиная отсюда буду писать короче. Подозрения Массомбра стали для меня пыткой. Я его ждал, раздираемый гневом, злобой, сомнениями, отчаянием, готовый все загнать, мои залы, Пор-Гримо — все — и уехать далеко, куда глаза глядят. Меня бесили скрытые маневры, творившиеся за моей спиной. Массомбр даже удивился, увидев меня в таком сильном волнении.

— Успокойтесь, дорогой Бланкар. Это «гольф» Деррьена привел вас в такое волнение?

Я отключил телефон, чтобы мы могли поговорить абсолютно спокойно, и усадил Массомбра в кресло с бутылкой и стаканом под рукой.

— Ну, давайте выкладывайте! Что вы еще узнали?

— Ничего нового про Лангоня, кроме того, что он уехал в Санкт-Мориц, присоединился к Року. А вот из- за Деррьена мне пришлось повозиться. К счастью, у меня есть знакомые повсюду. Существует много способов найти источник денег. Вы правы в одном: у Деррьена есть сбережения. Не так много, около тридцати тысяч франков. Однако Деррьен недавно получил крупный чек, и его счет заметно округлился.

— Сколько?

— Сто тысяч.

Сумма меня оглушила.

— Чек был ему послан до поездки в Изола, — продолжал Массомбр, — то есть до несчастного случая.

— Кем?

— Мадам Комбаз, конечно.

— Вы в этом уверены?

— Я не имею права раскрывать вам мои источники, они не совсем законны, но абсолютно надежны. И все это означает, что мы имеем дело не с компенсацией за убытки, а с вознаграждением. Мадам Комбаз, чтобы уговорить Деррьена, заранее выплатила ему хорошую сумму.

— Но такая сумма нелепа. Не платят чемпиону сто тысяч, чтобы он за несколько секунд прошел спуск в три километра.

— Именно, мой друг. Но вы забываете об угрозах и анонимных письмах. Мы рассмотрели все возможности, кроме одной. Деррьен знал, откуда они исходят, и, несмотря на свой беззаботный вид, боялся. Я сейчас копаю с этой стороны. Вы не представляете себе, как трудно проникнуть в мир спортсменов-профессионалов, завидующих друг другу, погруженных в денежные вопросы. О, это лучшие парни в мире, и Альбер один из них! Но за тем, что рассказывают, стоит то, о чем не говорят никогда.

— Хорошо, допускаю, Деррьен испугался. Ему дали понять, если он будет испытывать «комбаз», то пожалеет об этом. Не так ли? Но, однако… Почему же Альбер уговорил Рока провести новое испытание, полное риска? Чтобы Рок тоже получил свои сто тысяч? Нет, Массомбр, ваша гипотеза остроумна, но я в нее не верю.

— Тем не менее, — сказал Массомбр, грея в руке стакан, — чек это не гипотеза. Почему бы вам не спросить у мадам Комбаз?

— Чтобы она меня обвинила, что я учинил за ней слежку? Спасибо. Она уже зла на официальную полицию.

— Из-за своей жалобы?

— Да, комиссар ее вежливо выслушал, и все осталось по-прежнему.

Он встал, нервно шевеля скрещенными за спиной руками, на мгновение остановился около моего маленького Утрилло[14], не обратив на него внимания, повернулся на каблуках и наставил палец мне в грудь.

— Давайте рассуждать, — сказал он. — Если Деррьен получил такую высокую плату, значит, он реально осознавал опасность. И я не отступлюсь от этой мысли, она все меняет. Лангонь доказал: лыжи повредить нельзя. Но если их нельзя ни в чем упрекнуть, откуда же неудачи, а? Конечно, только от человека. Уберите лыжи, останется лыжник. А как можно заставить упасть лыжника? Есть только один способ: наркотик. И я утверждаю, хоть я и не Шерлок Холмс: один и один — два, что Деррьен понимал, что его одурманят перед испытаниями и он разобьет себе нос. Это вполне стоит ста тысяч. Доказательство: смертельное падение Галуа.

— И вы считаете, что он предупредил мадам Комбаз? А молодой Рок? Они все трое знали об опасности, исходящей от «велос»? Но это же ужасно.

— Нет. Потому что Деррьен для Рока выбрал слалом. В слаломе едут медленнее, чем в спуске. Рок упадет, но не причинит себе вреда.

— Тогда здесь заговор. Они все в заговоре, включая, несомненно, Лангоня. Только я, простофиля, деревенский дурачок, не состою в нем.

— Сядьте, Бланкар, успокойтесь, выпейте. Нет, они не заговорщики. Мадам Комбаз на краю банкротства защищается, как может, от врага, которого она не знает, покупая чемпионов, надеясь, что они выиграют, несмотря на угрозы, и все это не говоря никому ни слова… А что, собственно, вы хотите, чтобы она сказала? Кто ей поверит? Даже вы спорите с ней. Правда вас пугает. Я знаю ваши возражения: Деррьен не принимал ничего подозрительного, меры предосторожности соблюдены. Но теперь существуют средства, не поддающиеся анализу. Вы до последнего момента следили за его питьем и едой? Значит, недостаточно внимательно. Сами знаете, так легко подбросить таблетку или порошок в стакан, в чашку, особенно во время первого завтрака, когда люди все время входят и выходят, и внимание рассеивается.