Шусс - [37]

Лангонь, наморщив лоб, задумался. Деррьен снова вступил в разговор:

— У меня есть кое-кто на примете для нового испытания. Сам я вышел из строя на пять или шесть недель, но молодой Рок будет счастлив оказать нам услугу.

— Это безумие, — сказал Лангонь. — Я могу попробовать… Но ничего не гарантирую.

Дискуссия на этом практически закончилась. Я опускаю недомолвки, многочисленные повторения, шум ненужных слов, весь этот гомон, сопровождающий грозовые споры. Я хотел уехать с Эвелиной в Пор-Гримо, и там, вдали, немного забыть проблемы, мучающие Берту. Не тут-то было. Берта решила, что мы все вместе завтра поедем в Гренобль и я возьму Деррьена с собой, потому что так ему будет удобнее. В течение всего вечера Эвелина избегала оставаться со мной наедине. Берта в уголке холла отеля вела переговоры с Лангонем. Они должны были договориться о деньгах, а это было, по-видимому, непросто. Оставался Дебель, с которым я пропустил пару стаканчиков в баре. Он тоже, нахмурив брови, считал.

— Между нами, — доверительно сказал он мне, — эта бедная женщина тратит больше, чем может себе позволить.

— Мне тоже так кажется.

— Она ведет себя так, словно это только ее дело. Но ведь есть дочь, есть…

Дебель внезапно смолк. Я понял, что он хотел сказать «вы», и пришел ему на помощь, закончив фразу:

— Да, фабрика, акционеры.

— Если банки поскупятся в момент, когда она будет нуждаться в кредитах… Вы увидите, что получится… О! Честь дома «Комбаз»!.. Спокойной ночи, Бланкар. Я иду спать.

…Вот, Поль, очень краткий отчет об этих драматических днях. Твое успокоительное меня больше не успокаивает. Я чувствую, как впадаю в депрессию.

Поль сказал:

— Ты называешь это отчетом? Здесь не хватает доброй половины. Реакция прессы, например. Я уверен, на следующий день ты накупил газет.

— Конечно. Везде было одно и то же. Заголовок «Нисматен» выразил общее мнение: «Крах лыж «велос». Было даже приложено фото, изображающее взметнувшееся облако снега с торчащими из него руками и ногами. Впечатляющее фото, снятое как нельзя лучше. Вспоминали, естественно, смерть Галуа.

— Да, — сказал Поль, — знаю, читал газеты. И что бросается в глаза — неприязнь к фирме. Мадам Комбаз может подать жалобу, заставить поверить, что ее хотят разорить, это не спасет ее от большого морального и материального ущерба.

— Вот почему, — продолжал я, — она хочет, чтобы Жан-Поль Рок, друг Деррьена, продолжил испытания. Собираются модифицировать «велос». Эти лыжи, мой дорогой Поль, настоящий роман, но он делает меня больным.

— Ты не послушался меня, — ворчал Поль. — Надо было порвать. Впрочем, это не поздно и теперь.

— Но я же не могу.

— Хорошо, хорошо. Против упрямства, известное дело, неврология бессильна. Но я прошу тебя иметь в виду, что Эвелина тоже находится на грани нервного срыва.

— Что?

— Хладнокровно перечитай свои заметки. Бросается в глаза, она готова обвинить мать в смерти отца.

— Что ты!

— Это жизнь, — вздохнул Поль. — Ты сам не понимаешь, что написал, но у нее начинается невроз, старина. Она мечется между отцом, убившим себя алкоголем, матерью, стоящей на пороге разорения, и старым любовником (извини меня), не рискующим принять на себя ответственность за нее. Знаешь, что бы я сделал на твоем месте… Я бы купил ей что-нибудь вроде зала аэробики, гимнастики или бодибилдинга. Это ее заинтересует, да и ты воспрянешь духом. Имей в виду, клубы «Витатоп Фитнесс» в Париже приносят миллиарды. Вот как можно поставить малышку на ноги. Наймешь ей пару инструкторов — и гоп! Кончатся все ее заскоки. Ты должен обеспечить ей свободу, чтобы она не зависела ни от кого. Я понял, ты подумываешь о свадьбе. Жорж, ты что! Это твой подарок ей? Сообрази, ты без малого годишься ей в дедушки. Подумай хорошенько. Возвращайся к себе. Я тебе пропишу новое успокоительное. А потом, на свежую голову, ты продолжишь отчет начиная с этого момента. Да, все, что я тебе сейчас говорил, ты перескажешь, пока это не погибло в твоей дурной башке. Настанет момент, когда ты сам поймешь положение и ее, и свое, и твоей подруги Берты. Вот увидишь.

Поль оказался прав. Лекарство успокоило меня и значительно облегчило. Аптекарь посоветовал мне обращаться с ним очень осторожно.

— Бензотил, — сказал он мне, — это сильнодействующий бензодиазепин. Не удивляйтесь, если у вас слегка заболит голова или потеряете ясность зрения, это быстро пройдет.

Нет, я не ощутил неприятных последствий, но, любопытно, мои проблемы как-то отдалились от меня. Я смотрел на них со стороны, словно они возникали передо мной на страницах буклета или, скорее, на экране телевизионного суфлера, как будто я диктор телевидения. Я был одновременно заинтересован и отстранен. Все, что я делал, казалось, делается кем-то другим. Я решил ввести Массомбра в курс дела, рассказал ему все и счел удобным попросить его навести справки о Фелисьене Доше, друге Мареза, мастере с фабрики Комбаз. Я добавил, что «велос» недостаточно устойчивы. Да, это верно, но не менее верно, что Дош, занимавшийся «велос», был другом Мареза, а Марез шпионил за Бертой, и что Дебеля прощупывали, не начнет ли Берта переговоры о продаже фабрики. Этот аспект вопроса тоже нельзя было упускать из виду. Массомбр согласился со мной, но пошел еще дальше: