Шуры-муры - [22]

Только я собрался спросить, уверена ли она в этом, как Мейдин отмела все мои сомнения.

— Вон мои инициалы в углу! Боже ж ты мой! — она смотрела дикими глазами, расстроенная ещё больше, чем прежде.

Тут Пупсику надоело, что на него орут. Он скулил и опускал голову все ниже и ниже, как будто с удовольствием прикрыл бы лапами уши, если бы умел.

Мейдин указывала дрожащим пальцем на платок и говорила:

— Хаскелл, если он там останется лежать, могут подумать, что это я натворила.

Ну да, непременно подумают, мысленно согласился я.

Хотя, есть здесь маленькая неувязочка. Ведь я следил за ней весь день напролет. Если нажать на курок — дело доли секунды, то чтобы доехать сюда из любого места, где побывала сегодня Мейдин, нужно как минимум пятнадцать-двадцать минут. Я же мог поклясться, что не упускал её из виду ни на миг. Я бы заметил, исчезни она на несколько минут из моего поля зрения.

— Мейдин, не забывайте, ведь я за вами следил все это время…

Она не слушала. Принялась ходить из угла в угол, каблучки зацокали по паркету.

— Но как, как это могло произойти? Как?

Почему-то я решил, что она говорит о невероятном событии, которое у неё в голове не укладывалось — убийстве мужа.

— Мейдин, передать не могу, как я вам сочувствую… — начал я, но вдова прервала меня, так сильно прижав Пупсика к пальто, что его черные глазки-бусинки чуть не вылезли из орбит.

— Как, скажите на милость, мой платочек мог оказаться в руке Дуайта?

Я глядел на нее, открыв рот.

Остановившись, она достала портсигар из кармана пальто. Выудила сигарету и умудрилась зажечь её, не выпуская Пупсика. Руки у неё жутко дрожали. Не очень-то приятно, что моя клиентка больше беспокоится по поводу несчастного носового платка, чем по поводу возлюбленного мужа.

Возможно, я придираюсь.

— А где вы оставили свой платок? — спросил я участливо.

Но Мейдин поглядела на меня так, будто я спросил, где живет Мэри Поппинс.

— Да откуда мне знать? — она капризно сморщилась, глубоко затянулась и выпустила над головой собаки облако дыма. Со стороны казалось, что у Пупсика медленно тлеют уши. — Ну, может, на столике. Точно не скажу. Может, на тумбочке наверху, или в кармане куртки, или на диване. Знаете, я не помню.

Ну что тут скажешь? Из Мейдин вышел бы идеальный свидетель на слушаниях в Сенате.

— Так вы совершенно не представляете, где…

Мейдин прервала меня на полуслове.

— Знаете, как это все выглядит? Дуайт все равно что пальцем на меня указал!

Я смотрел во все глаза. Ну надо же! Как быстро она осушила вдовьи слезы! И эта самая женщина секунду назад сходила с ума от горя по утраченному мужу! Очень и очень странно.

От невыносимого горя не осталось и следа. Только злость. Глаза сверкают, губы сжаты.

— Вот гнусный мужик! — прошипела она сквозь дым.

Оп-па, милое дело.

— Какой мужик? — оторопело переспросил я.

Мейдин бросила на меня раздраженный взгляд, — примерно так смотрит учитель на уснувшего во время урока ученика.

— Дуайт, разумеется! Ведь это дураку понятно, что тут произошло. Он пошел и взял мой платочек, специально чтобы мне напакостить.

И это она произнесла в шаге от распростертого на полу мертвого тела! В моем представлении, Дуайту сейчас было значительно хуже, чем его жене. Но говорить я ей этого не стал.

Еще я ей не стал говорить, что после такого ранения у Дуайта вряд ли хватило бы сил пойти и взять что бы то ни было. Вообще невероятно, как он столько прополз. Он мог только рухнуть на пол, как подкошенный.

— Как гадко, гадко, гадко с его стороны! — злобно простонала Мейдин.

Неужели речь идет о том самом человеке, ради которого она готова была потратить солидную горсть мелочишки в доказательство своей любви?

— Мейдин, — сказал я. — Ваш носовой платок могли вложить ему в руку, между прочим. Тот, кто убил…

Она не дала мне закончить мысль.

— Ой, да нет, Дуайт нарочно это сделал. Это в его стиле — подстроить мне подобную пакость. Он вообще порой бывал таким жестоким! — и она снова забегала по комнате.

Она, кажется, не понимала, что все это теперь совершенно неважно, ведь он мертв, — окончательно и бесповоротно мертв! А значит, ему гораздо, гораздо хуже, чем ей. Вообще-то говоря, у Дуайта было сейчас больше поводов злиться. Ведь Мейдин оказалась абсолютно эгоистичной особой.

Она, вероятно, заметила, как я на неё смотрю, и упрямо вздернула подбородок.

— Ой, только не надо вот этих укоризненных взглядов! Вы-то с ним не жили. Поверьте, Дуайт мог быть таким засранцем!

Я понадеялся, что горюющей вдове не предложат сказать несколько прощальных слов над разверстой могилой или сделать гравировку на могильной плите.

— Боже Всемогущий, я так и знала, что он выкинет что-нибудь в этом роде, но предположить…

Ну все, с меня довольно. Я повернулся к ней спиной и решительно взял трубку из лапки Микки Мауса.

— Да, не знала я, не ведала, насколько далеко зайдет его недовольство! — продолжала бушевать Мейдин.

Вот тут я насторожился. Положив трубку, я резко обернулся.

— Недовольство? И чем это Дуайт был не доволен?

Мейдин ответила не сразу. Она скрыла свое замешательство в густом облаке сигаретного дыма. Ей явно требовалось время подумать над ответом.