Шургельцы - [37]

Люди забеспокоились. Плаги-ака поплелась в правление.

— Ведь сын Спани из района не вернулся. В такую вьюгу куда вы его отпустили? Другие и в ус не дуют, из теплой избы выйти боятся…

Шихранов взял телефонную трубку, вызвал райком.

— Ерусланов Иван Петрович был у вас позавчера? Выехал в тот же день? Под вечер? Ага… Куда же он делся, не знаете? Да, да, еще не вернулся. Хотя уехал без моего разрешения.

— Что сказали буинские? — забеспокоилась старуха. Председатель ответил:

— Ерусланов не маленький, отвечать за него не могу. Своя голова есть… коли не потерял.

Но все же, видно, решил посоветоваться, пошел в сельсовет.

— Разве я виноват, что отдельные экземпляры самовольничают? — возмущенно сказал он Шишкиной. — Не докладывают, обезличивают руководство, подрывают мой авторитет.

— Как не докладывают? Я, например, знала, куда он едет. И он позвонил, что опять добился сена.

— То есть как добился, как — опять? Разве это наши методы — в одиночку действовать?

— Ну, наши не наши, а добился. И нас известил.

— А нас — нет. Правление обходит, авторитет подрывает…

— Да неправда это, — возмутилась Шишкина. — Ерусланов человек честный. Да и не нужен ему чужой авторитет!

Шихранов ушел не попрощавшись.

Стемнело. Ветер усилился, воют, гудят телеграфные провода. В пустом поле стоит нагруженный сеном воз. Вокруг него — снежная стена. Лошадь, накрытая рогожей, вся обмерзла, словно в ледяной воде выкупалась, дрожит. И Ванюш от маковки до ног весь в снегу. Плохо — остался он без курева. Пока были спички, свертывал из листочков щавеля, выбирая их из сена, самокрутки, глотал едкий дым. Казалось, ему от этого теплее, и, главное, коротал время, топтался около уставшего коня. Теперь спички кончились, а до села было все еще далеко. Ванюш боялся, что сбился с дороги. Он давно уже не ел, однако есть ему не хотелось, слишком устал. Только стала одолевать жажда. Хотелось хоть снега поглотать, но нельзя было после болезни. «Как-нибудь добраться нужно. Не на месте же стоять». Он стал растирать лошади ноги. Конь до сена уже не дотрагивался, не было сил. Ванюш взял вилы с длинным черенком, поднял, пошарил и достал до проводов. Обрадовался: значит, от дороги не ушел. «Но… умная!» — он потянул за узду. Лошадь шагнула, но сани не сдвинулись с места. Ванюшу пришлось откинуть вокруг них снег лопатой. Наконец воз тронулся. Кое-как брели они от столба к столбу: расстояние между ними казалось огромным. Лошадь все чаще останавливалась. Ванюш раскидывал снег, расчищал дорогу. Ему стало жарко, одежда прилипла к телу, и все больше одолевала жажда. Снежинки таяли на губах. И от этого пить хотелось еще сильнее.

— Но, красавица, потянем-ка, но-о!

Воз поднялся из низины. Теперь стало легче. Вдруг лошадь остановилась, навострила уши, испуганно зафыркала. Ванюш всмотрелся: впереди темнел куст. Больше ничего он не видел. Но тут куст задвигался, стал приближаться. Вспыхнули два зеленых огонька. Ванюш сразу забыл и усталость и жажду. Безотчетно схватил вилы, потом, не выпуская вил из рук, быстро развязал супонь, выпряг, освободил лошадь.

Волк прыгнул, лошадь взбрыкнула, вышла из оглобель. Волк, видно из-за глубокого снега, не рассчитал, сильно ударился о клешню хомута. Ванюш замахнулся вилами — и тоже мимо.

Волк отступил, попятился, снова прыгнул и повис, вцепившись в круп, — лошадь заржала, забилась отчаянно. Не мешкая Ванюш ударил волка поперек спины вилами, но черенок сломался. Зверь пытался повалить лошадь. Ванюш снова схватил вилы, размахнулся и вонзил хищнику в самый хребет.

Волк взвыл, клыки разжались, он бессильно упал поперек оглобли, потом свалился в снег.

Ванюш бросился на него, вцепился в загривок, придавил широколобую голову к земле. Снег оседал под их тяжестью, двигаться, размахнуться было трудно. Волк еще хрипел, потом постепенно замолк, стал застывать.

Лошадь теперь тоже молчала, только фыркала. Потом проржала коротко и жалобно.

Ванюш встал, с трудом выкарабкался из снега, потащил волка к возу.

Тулуп спереди был располосован, полы в крови. Ванюш попробовал вытащить вилы, но не смог. Не смог и поднять, забросить тушу волка на воз. Привязал покрепче сзади. Впряг лошадь, и она, боязливо оглядываясь, хромая, поплелась, взглядывая на Ванюша доверчиво и благодарно. А пурга мела себе и мела…

На рассвете метель утихла. Ванюш подъехал к воротам фермы. Первой его, конечно, увидела Плаги-ака.

— Ванюш, сынок, вернулся! А тебя искать в поле пошли. — Старуха оглядела воз, растрогалась. — Я так и думала, ты с пустыми руками не вернешься. Хоть телятам-то корм привез. Дай бог тебе здоровья, Иван Петрович.

— Спасибо, ака. Искать-то меня напрасно пошли, я же не маленький.

— Двое суток тебя нет, тут и большой пропасть может. Эко погода, погода-то расходилась…

Старуха подошла, глянула, обомлела, всплеснула руками:

— Ай, батюшки, Микола-угодник, что это? Люди добрые, скорей сюда!

Из фермы выбежали доярки.

— Что случилось, Плаги-ака?

— Волк, волк…

— Он же мертвый, — успокоил Ванюш.

Утром новость разнеслась по селу. Ребята наперегонки бежали к ферме посмотреть волка. Перед воротами, как на току, плотно утоптали снег.