Шура. Париж 1924 – 1926 - [55]

– В чем дело? – спросила Нонна. – Ты будто не рада.

– Не пойми меня неправильно, дорогая Нонна, – ответила Шура. – Конечно, я очень рада, но я не хочу отбирать чужую работу. Не хочу думать о том, что кто-то из-за меня останется без средств.

Нонна заботливо взяла ее за руку.

– Не беспокойся, милая. Миссис Бартон все равно собиралась закрыть счет этой девушки. Уж очень она бесцеремонна и невоспитанна. Ее поведение не красит имидж IRFE. – Поймав задумчивый взгляд Шуры, женщина прибавила: – Поверь мне, ты получишь только ту работу, которую заслуживаешь сама. Ты ведь и так работаешь с нами, ты одна из нас. А та девушка, к примеру, уже должна быть здесь, но, наверное, снова опоздает.

Где-то вблизи раздался суетливый топот Анечки.

– Нонна… – залепетала девушка. – Таня…

Но Нонна не дала ей закончить предложение.

– Она не пришла, не так ли?

Анечка смущенно кивнула, будто чувствовала свою вину за происшедшее. Нонна встала и повернулась к Шуре.

– Разве не об этом я тебе только что говорила? Таня больше не будет работать с нами. Как ты смотришь на то, чтобы подменить ее прямо сейчас?

Шура была в восторге, что работа, которую она так хотела получить, досталась ей настолько легко. Она не стала вынуждать Нонну повторять свое предложение, согласно кивнула женщине и последовала за ней.

Идя по коридору, Шура увидела себя в Стамбуле – миловидную блондинку, гладившую простыни, чтобы заработать на жизнь. В течение нескольких месяцев она работала в прачечной, выглаживая льняные полотна и кружевные одеяла, ее руки потрескались от мыла и порошка, а она все трудилась и тосковала по Родине, по семье, по дому. Она не могла не вспомнить о других девушках, работавших с ней: они, смуглые и темноволосые, закатывали рукава, расстегивали две верхние пуговицы своих блузок и отважно брались за стирку, в то время как Шура – нежная и голубоглазая блондинка – всегда оставалась чужой среди них. И в той стране она была чужой. Одна из клиенток как-то раз обозвала ее «ромашкой среди луговых трав». Иной раз, гладя длинные белые скатерти, она вспоминала столы, которые ее мать накрывала в Кисловодске. Многолюдные праздничные столы. Когда они собирались вечерами, Валентина играла на пианино и очаровывала всех своей музыкой; зимой гости катались на тройках, и звонко звенели бубенцы, а жизнь была полна счастья и радости. Эти воспоминания смешивались с другими – с тяжелым белым паром, клубившимся над ними в прачечной. Шура не могла и не хотела общаться с другими прачками и вежливо игнорировала вопросы, которые те задавали на ломаном французском.

Когда Шура вспомнила, что переживал Сеит, развозя выглаженное белье по гостиницам и ресторанам, уголки ее губ тронула улыбка. Сколько раз рассказывал он ей о том, как его, одетого с иголочки и с тюками в руках, встречали знакомые левантийцы или дипломаты. Клиенты не могли поверить в то, что этот статный молодой человек работает в прачечной, и боялись давать ему чаевые. Однако именно Сеит приносил домой реальные деньги. Хозяин прачечной, грек по фамилии Константинидис, выделил им небольшую комнатушку. Очевидно, идея нанять на работу беглых белогвардейцев пришлась ему по душе.

Самым приятным для Шуры тогда было окончание рабочего дня, когда Сеит, разнеся белье, возвращался к ней. Когда прачечная закрывалась и остальные сотрудники расходились по домам, Сеит и Шура вновь становились хозяевами своего маленького мира. С момента, когда они начали жить вместе, их сердца и души словно обрели покой.

Сеит приносил ужин из ресторана «Волков», и они наслаждались русской едой и русской водкой. А когда позже они, обнявшись, говорили обо всем на свете, разговоры непременно сводились к прошлому… Да, они любили, тепло и неприхотливо, и дни те были прекрасными даже несмотря на тоску и лишения, с которыми приходилось бороться влюбленным.

Когда Шура дошла до примерочной, то не могла поверить, как успела пережить столь многое за столь короткий промежуток времени. Какой же таинственной и непредсказуемой тайной является человеческая память!

Вскоре Шуру нарядили в одно из платьев, которое предназначалось для показа клиентке. Двое помощников кружились вокруг нее, расправляя драпировку, поправляя вырез на спине и подшивая жемчуг. Это пышное муслиновое платье зеленого цвета выглядело воистину роскошно. Шуре очень нравилось, как оно сидит на ней. Волнение Шуры постепенно сошло на нет – она любила эту работу. Шура с наслаждением впитывала атмосферу модного дома и с удовольствием ловила на себе восхищенные взгляды клиенток. Она догадывалась, что богатые американки и француженки наблюдали здесь не только за четой Юсуповых, но и за новой жизнью вчерашних белогвардейцев. У некоторых посетителей хватало смелости задать свои вопросы вслух, другие держали свои мысли при себе. Но в любом случае русские эмигранты, носители другой культуры и другой истории, в которой революционеры свергали царей, всегда оставались для них загадкой. Гости предполагали, что эти переселенцы пережили гораздо больше, чем им рассказывали, но правда заключалась в том, что никто не осознавал реальных масштабов произошедшего. Свежие воспоминания о Первой мировой войне сделали французов более восприимчивыми к людям, которым пришлось бежать из родной страны.