Шура. Париж 1924 – 1926 - [36]

– Добро пожаловать, дорогая, – произнес Александр, усаживаясь рядом и кладя ноги жены себе на колени.

– Ты говоришь так, будто давно меня не видел, – улыбнулась Валентина.

– Я скучал по тебе, моя Тинуся.

Она наклонилась к мужу и поцеловала его в щеку, а затем, подобрав под себя ноги, прислонилась к его плечу, как сытая довольная кошка.

– И я, – сказала она. – Но я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещал.

– Что?

– В следующий раз ты не станешь спускаться вниз, будучи настолько больным.

– Я не мог тебя дождаться.

Валентина понимала мужа и разделяла его чувства, однако они нуждались в деньгах и не могли рисковать собственным здоровьем.

– Ты ведь знаешь, что тебе нужно поскорее поправиться и вернуться на работу, – осторожно возразила она.

– Уже завтра я присоединюсь к тебе.

– Ты чувствуешь себя достаточно хорошо для того, чтобы работать?

– Как видишь, я в порядке.

Она приложила свою ладонь к его лбу.

– У тебя все еще жар, Александр.

– До завтрашнего дня все пройдет. Кто сегодня подменял меня в «Маджестике»?

– Никто. Играла только я.

Александр, погладив ее волосы, тихо произнес:

– Я беспокоюсь за тебя, Тинуся, ты слишком много работаешь. За один только вечер ты побывала и в «Режансе», и в «Маджестике». Я боюсь, что с тобой что-нибудь случится, – с искренним беспокойством в голосе сказал он.

– Со мной все будет хорошо, не волнуйся, – ответила она, пригубив водку. – Я люблю работать, Александр. И я занимаюсь тем, что люблю. Я выступаю с тобой, нам аккомпанирует оркестр балалаечников, мы играем в отличных местах. И я понимаю, что жива только благодаря музыке. Чего мне еще желать?

Однако ее муж хотел услышать другое – то, что действительно скрывалось за всеми этими словами, и, не удержав свое любопытство, спросил:

– Тинуся… Ты счастлива?

Валентина лишь сильнее прижалась к нему.

– Да, я счастлива.

– Я бы хотел, чтобы ты сказала это сама, не заставляя выуживать из тебя признание.

– Разве я этого не говорю? – Она вопросительно подняла голову.

– Нет. Только отвечаешь, если спрошу.

– Но ты ведь знаешь, что я счастлива, разве не так? Чувствуешь это?

– Я знаю, что ты не несчастна, любимая. Но мне бы хотелось быть уверенным в том, что ты точно счастлива.

– Александр, дорогой, если бы я не была счастлива, мы не были бы вместе…

Молодая женщина повернулась к мужу и внимательно посмотрела на него, с нежностью разглядывая точеные контуры его лица, каштановые волосы и голубые, словно кисловодское небо, глаза. Она коснулась его длинных пальцев музыканта. Потом взяла их в ладонь и поцеловала каждый по отдельности.

– Я люблю тебя, Александр, – прошептала она, погладив его щеку и посмотрев ему в глаза.

Когда он обнял ее, Валентина постаралась как можно крепче обнять его в ответ, словно пытаясь поверить в собственные слова. Но в тепле их тел она будто бы продолжала ощущать присутствие Кости – ей казалось, что он все еще жив, обитает в каком-то неизвестном месте и тянулся к своей Тине.

Когда Александр, объятый пылом любви и жаром болезни, наконец-то уснул, Валентина выскользнула из постели и ушла в другую комнату – в мир, где она не будет пытаться убедить себя в том, что счастлива. Когда она села в кресло и взяла в руки шкатулку с воспоминаниями, ей показалось, будто она воссоединяется со старым любовником. Только она устроилась поудобнее, как взгляд ее упал на стоявшую на комоде сумочку. Лицо ее мгновенно погрустнело. Валентина подошла к сумочке и вытащила из нее конверт. Она не могла перестать перечитывать письмо, хотя оно разбило ей сердце. Она не могла разорвать его или уничтожить – несмотря на огромную боль, десятки вопросов и непрекращающуюся тревогу, связанные с ним. Ведь письмо давало надежду. Надежду на то, что Костя жив. А ей так не хотелось прощаться со своей единственной любовью. Настолько, что она старалась не обращать внимания на обидные вещи, которые написал его брат.

Когда Тиночка достала письмо из конверта, ее мысли были уже далеко от улицы Айналы-чешме. Глубоко вдохнув, она принялась читать письмо Сергея Клодта, пришедшее из Праги.

Тиночка, я не смог сразу ответить на Ваше последнее письмо. Я хотел выждать – так было удобнее Вам написать. Я Вас ни в чем не виню. Вы переживали трудные времена, Вам было очень больно, а близкие не могли Вас поддержать. Из Ваших последних писем я сделал вывод о том, что Вы ведете с собой духовную войну, очень нервничаете и часто думаете о прошлом.

Вы знаете, что я с глубоким сочувствием относился к Вам. Я верил в то, что Вы обладаете сильным характером, стойким духом и большим чистым сердцем. Они бы выручили Вас в трудное время. Полагаю, я ошибался. Ваше последнее письмо сильно меня потрясло. Я никогда бы не подумал, что Вы так быстро позабудете о своем бывшем муже, моем брате, и так безжалостно вычеркнете его из сердца и памяти.

Больше всего меня поразило то, что мой брат для Вас мертв. Вспомните не столь далекое прошлое. Ведь мы буквально вчера верили, что он жив. Теперь Вы думаете о другом. Вы думаете, что он погиб. Но нет ничего, что могло бы подтвердить это, ни единого доказательства. Ваша семья теперь далеко. Я воздерживаюсь от комментариев, но все еще продолжаю верить в то, что Костя жив. Что касается Вас, то, возможно, для Вас это больше не имеет никакого значения. Вы разорвали любую связь с ним.