Штурманы - [9]

«Чертов дед! Сам брезгует, так меня заставил. И зачем напросился лететь с ним? Похож на отца… и потянуло. Как будто нет своего экипажа?.. И Витька хорош — надо же заболеть перед самым вылетом. Ведь говорили: «роковой человек», «командир смертников», — не послушал. Захотел отличиться, разубедить всех, вот и отличился! Не зря его ребята не любят… Трижды сбивали, трижды один возвращался… Хитрый! Надо самому поесть, так Молчанову для отвода глаз сунул…»

Перед люком штурман остановился, словно что-то вспомнил. Оглянулся, увидел командира: «А может, запас отдельный делает? Он же опытный. Может, поэтому гибли члены его экипажей?..»

После осмотра самолета поднялись в кабину радиста. Залезли в башню к пулеметам, откуда удобно было наблюдать за местностью.

Молчанов лежал с закрытыми глазами, видимо, спал.

Говорили негромко, почти шепотом, чтобы ему не мешать.

— По-моему, у нас один выход. Попытаться найти партизан. Если их не встретим — перейдем линию фронта, — указывая карандашом голубую точку озера на карте, Владимир вопросительно поглядел на командира.

— Неплохо, — кивнул тот. — Но я думаю так. Уйти к партизанам никогда не поздно, пробираться к своим тоже. Но спрашивается, зачем мы тогда спасали самолет, рисковали жизнью?

Командир взвешивал что-то в уме.

— Есть у меня одна мысль. Только не знаю, будешь ли ты согласен. Я так считаю: не попробовать ли нам взлететь на одном моторе?..

— А потянет ли он?

— Думаю — потянет. Тянет же он с выравнивания? До пяти тысяч метров можно набрать высоту. А потом мы поможем ему тянуть. Выкинем броню — это сотни килограммов! Фотоаппарат, пулеметы, бомбозамки, прицел, радиокомпасы, разный инструмент, стремянку — вот и взлетим!

— Я все же считаю — лучше искать партизан.

— Это второй вариант. Учти, взлетим — через два часа будем дома, а пешком — через два месяца, если доберемся. И самолет потеряем.

— Но неизвестно еще — взлетим или не взлетим. Может, на взлете разобьемся или не долетим?!

— Короче, ты отказываешься?

— Не отказываюсь, но и не вижу смысла.

Вадов посуровел:

— Запомни! Здесь я командир, и ты обязан выполнять мои приказы!

— По-моему, товарищ командир, нас всего двое и здесь надо больше согласовывать, а не приказывать.

— Что-о?! — У Вадова задергалось веко. — Хорошо! Не хочешь подчиняться — иди куда глаза глядят! Я буду работать один!

Он спрыгнул на пол, скрылся в люке. Штурман растерянно глядел вслед. «Нехорошо получилось. Как его убедить? Ведь наверняка здесь есть партизаны. Хоть бы Молчанова им оставить…»

Он нашел командира в пилотской кабине. Тот снимал бронеспинку с кресла.

— Послушай, командир, ну, давай я пойду в лес? Будем действовать в двух направлениях.

— За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.

— Но почему не хочешь согласиться со мной?..

— Потому что через несколько часов мы, может, взлетим. Бомбардировщик-то у нас чудо! А партизан искать можно месяц. Не на берегу же они живут? А если живут — сами придут к нам…

Штурман помялся, переступая с ноги на ногу, тяжело вздохнул:

— Ну, как хочешь. Говори, что делать?..

Часа за три сняли связную и командную радиостанции, антенны, запасные блоки, часы и другие менее нужные приборы. Антиобледенительные бачки со спиртом, ракетница с ракетами, инструментальная сумка — все было выброшено. Но и это не удовлетворило командира. Осматривая самолет, он повторял:

— Учти, от одного-единственного грамма зависит судьба взлета. Выбрасывай все, без чего можно лететь…

В который раз, подойдя к обгоревшему мотору, командир внимательно оглядывал его. Покачав лопасть винта, махнул рукой:

— Сбрасываем! Лишняя тяжесть и большое лобовое сопротивление при взлете.

Работали. Спешили. Короток зимний день. Обжигающий ветерок выжимал из глаз слезы. Работать на морозе, когда заиндевелый металл «приклеивался» к коже, да еще с обожженными руками, покрытыми волдырями, было мучительно. Ключи, как назло, часто срывались, и рука, потеряв опору, с силой ударялась о металл.

Лежа сверху на моторе вниз головой, штурман откручивал боковой болт, до которого едва дотянулся. Ухватившись рукой за одну из трубок и еле удерживаясь, всей тяжестью тела рывками наваливался на ключ, пытаясь стронуть болт с места. В один из таких рывков ключ сорвался с головки, штурман — с мотора. Перевернувшись в воздухе, упал на лед. Зазвенело в ушах.

— Кости целы? — приблизилось лицо командира.

— Кажется, целы. Но я не могу больше работать…

По лицу Ушакова крупными каплями, как у ребенка, катились слезы.

— Ты не расстраивайся, отдохни немного, все пройдет. Вставай!..

Взяв за ворот комбинезона, командир легко поднял его на ноги.

— Но у меня же мясо вместо рук?! — зло выкрикнул Ушаков, протягивая ладони к лицу Вадова.

— А у меня не мясо?! — взорвался тот. — Ты хоть измученный, но живой, а Миша Михайлов — единственный сын стариков-родителей — погиб! Погиб… как и моя семья, — тихо добавил он. — Ты подумал о своих родных? Они ждут тебя! Не могу работать… Молчанов умирает, а у него в детдоме — четверо маленьких братьев… Наконец, мы должны доставить фотопленку!

Вадов помолчал. Повернувшись к Владимиру, похлопал по плечу.

— Эх ты, парень! А еще комсомолец…