Штурманы - [21]

К самолету с притушенными фарами приближалась машина. Когда она подъехала ближе, Владимир хрипло крикнул:

— Стой! Кто едет? Стреляю!..

— Свои! Свои! — раздались голоса.

Владимир вдруг почувствовал неимоверную усталость. Стоять не было сил. Сунув пистолет в карман, он упал в траву…

Командир полка Герой Советского Союза Вадов (полковник Селиверстов принял дивизию) никак не ожидал, что этот день принесет ему столько радости. Ну хоть бы кто предупредил!..

Поздно вечером сидел он в кабинете один, когда в дверь постучали.

— Да! Да! Войдите! — машинально ответил, не отрывая взгляда от полетной карты.

И только когда вошедший начал докладывать: — Товарищ подполковник, — Вадов, услышав знакомый голос, вскинулся, да так и застыл на месте с широко раскрытыми глазами.

— Володя-я?! Жив?! — Он схватил Ушакова в охапку. — Ох, и напугал ты меня! Я ведь понял, что ты погиб!..

Владимир освободился из объятий:

— А где сейчас мой командир?

— Не знаю, пока сообщений не поступало. Думаю, выпрыгнули они, когда вас подожгли.

На другой день утром в полк вернулся Родионов. Еще через два дня — Коля Петренко. И, наконец, через неделю — сам командир, старший лейтенант Костихин, оборванный, изможденный, с исцарапанным лицом, с завязанными грязной повязкой глазами. Он хромал на правую ногу. Широкое лицо заросло черно-бурой щетиной…

— Радист выпрыгнул вторым. В тот момент раздался взрыв. Больно ударило по глазам. Вроде осколками стекла. Потерял сознание, очнулся — ничего не вижу. Крикнул дважды — всем покинуть самолет и сам полез в люк…

После ухода Костихина, Вадов, встав из-за стола, сказал Ушакову:

— Картина ясная. После прыжка командира, самолет, видимо, увеличил угол планирования. Встречный поток усилился и все же сорвал пламя с мотора. А тут появился ты. Говори спасибо, что научил тебя пилотировать…

— Что теперь с ним будет?

— Пусть сначала вылечится, потом решим. — Вадов задумался, побарабанил пальцами по столу, поглядел на Ушакова. — Видишь ли, Володя, люди-то разные бывают. Есть люди-факелы, герои, подвижники, преданные высокой идее, живущие для других, в общем, штурманы человечества! И есть такие, что не выдерживают испытания. Так что и живем, и трудимся, и воюем мы все по-разному.

Владимир не стал рассказывать Вадову о своей стычке с Костихиным в полете. Уж очень похоже на сведение счетов, да и, может, просто человек сорвался…

Взглянув на часы, Вадов махнул рукой:

— Пошли на стоянку. На вылет пора!

Секунды борьбы

В бездонном небе пылало солнце. Но еще жарче берестяными факелами дымно и чадно горели двигатели. Самолет летел по-кукушечьи: то опускаясь вниз по дуге, то поднимаясь. Высоко над ним кружила пара «мессершмиттов». Точно волки, смертельно ранив жертву, они наблюдали за ее агонией. Но вот самолет выровнялся и по наклонной пошел к земле. В фюзеляже открылась дверь, обнажив темный провал, из которого горошинами посыпались черные точки.

Секунда, вторая… и над комочками один за другим вспыхнули парашюты. Ощутив толчок, Владимир Ушаков открыл глаза. Запрокинув голову, оглядел упругий, ребристый купол над собой. Слева чуть ниже увидел лесенку парашютов. Почему только три? А где пятый? Шестой?.. Всмотрелся — на фоне желтого прямоугольника поля серый комочек пулей несся вниз. «Что же он тянет? — чуть не закричал от нетерпения Владимир. — Ведь разобьешься! Скорей дергай!» Парашютист падал камнем. Кто же это?..

— Дергай кольцо! — не выдержав, во все горло закричал Ушаков. — Кольцо-о-о!..

Но было уже поздно. Владимир на миг закрыл глаза… Где же шестой? Командир?!

Владимир осмотрелся.

Самолет, по-прежнему дымя моторами, снижался.

— Прыгай! Скорей прыгай, Витя! — не помня себя, закричал Владимир, словно командир мог услышать. И тут случилось удивительное. От самолета отделилась черная капля. Пролетев немного, вспухла, закачалась под куполом.

— Молодец! Э-э-ге-гей! Мы еще поживем! Мы еще повоюем, братцы!..

Он поудобней уселся в подвесной, так, чтобы не резали ножные обхваты. Оглядел еще раз купол, медленно вращавшийся над ним… «Хорошо еще, что сбили над своей территорией. Считай, живыми остались. И приземлимся удачно, на пшеничном поле, а не в том лесу или озере, что правее».

Зловещее завывание, донесшееся сверху, заставило Владимира сжаться в комок. Прямо перед ним мелькнули желтобрюхие самолеты с черно-белыми могильными крестами. В лицо ударила упругая струя ветра, запахло тошнотворно дурманящим выхлопным газом. Парашют понесло. Владимира резко качнуло в сторону, приподняло вверх, как на качелях.

«Куда они? Почему не расстреляли? Может, наших увидели?» Владимир оглядел небо. Никого. «Зачем снижаются? Странно… А-а, уходят?! Уходят?…»

Но «мессеры» крыло в крыло, развернувшись, снова неслись к парашютистам.

Владимир угрем закрутился в подвесной. До спасительной земли далеко… Ох, как далеко! Тысячи две, три, а то и четыре… Облака? Одна сплошная голубизна да ослепительно яркое до одури солнце. Затяжным! Затяжным надо было прыгать! Теперь сидел бы на земле и никакие истребители не были бы страшны… Но кто знал? Все думали, что ушли…

«Мессершмитты» все ближе и ближе. Вот уже закрыли горизонт, солнце, все небо. Уже отчетливо различимы блестящие диски вращающихся винтов. Сейчас замигают огоньками пулеметов и… изрешетят в упор. «А-а! Не хочу!..» Не гибель, надвигающаяся неотвратимо, приводила его в отчаяние — сознание своего бессилия. Владимир с удесятеренной силой потянул на себя правую лямку. Сдирая кожу с ладоней, не чувствуя обжигающей боли, он упорно лез по стропам к куполу. «Погасить! Погасить! Вмиг достигну земли!..»