Штурман воздушных трасс - [21]

— Нет, это не преступление, — потом объяснял им Кузнецов, — это глубокая беспечность. «Ну и что, — ответил командир группы кораблей, выделенных для операции, — сорвалось сегодня, сделаем в другой раз». И он искренне верит в то, что здесь нет ничего страшного, но не поручится головой, что в следующий раз сделает точно так, как задумано. И ваши подсоветные мыслят так же. Вы знаете, что предусмотренные планом операции самолеты «потезы» не прилетели...

Из раздумий Гавриила вывел густой бас теплохода. Ему вторил другой, приглушенный расстоянием. Прокофьев оглянулся и увидел в полукилометре шедший навстречу грузовоз. По красному кормовому флагу не трудно было узнать «земляка». Видимо, его-то и ушли встречать республиканские самолеты.

На вторые сутки пути никто не думал о морских пиратах под флагами Германии и Италии. Война с ее тревогами и заботами осталась далеко за бортом. Прокофьев чувствовал себя неестественно свободно. Никуда не надо спешить, а красивая сервировка стола и белоснежные простыни казались пределом блаженства, которое можно по-настоящему оценить только после перенесенных фронтовых лишений.

На восьмые сутки, когда теплоход бороздил воды Черного моря, путешествие изрядно надоело. Большинство пассажиров толпилось на палубе, ожидая, когда появится долгожданное родное побережье.

Трудные будни

По заведенному порядку почти с каждой прибывающей группой «испанцев» беседовал Яков Иванович Алкснис. Вот и в этот раз он пригласил всех в кабинет, приветливо поздоровался, справился о самочувствии, потом придвинул большой блокнот и перешел к делу:

— Прежде чем вы напишете свои отчеты о командировке, я хотел бы уточнить ряд моментов, которые каждому из вас могут показаться малозначительными, а собранные вместе, они иногда освещают очень важный вопрос. Мы изучаем опыт боевых действий, который пригодится нам в подготовке войск, а некоторые товарищи на двенадцати-пятнадцати страницах излагают свои чувства и переживания и где-то, между прочим, упоминают, как проходил бой. Это, конечно, интересно, но в первую очередь хотелось бы узнать о тактике, подготовке летчиков, сильных и слабых сторонах противника, Есть и другая крайность. Один истребитель отчет уместил на страничке примерно так: «21. 9. 36 в 8. 25 взлетел, увидел «фиат», сбил. 22. 9. 36 в 7. 45 взлетел, увидел... сбил» — и так далее. Ему говорят: «Так нельзя. Этот отчет хорош для бухгалтера, легко подсчитать, сколько раз взлетел, сколько сбил самолетов». Он ответил: «Я не писатель, мне легче сбить». Жаль, если невысказанное останется неизвестным. Поэтому, вы уж извините, буду спрашивать с пристрастием.

Действительно, его вопросы касались таких тонкостей, которые могли быть упущены во многих отчетах.

— Ну, а остальное вы, надеюсь, напишете в отчетах, — заметил Алкснис в конце беседы. — Желаю вам хорошего заслуженного отдыха.

Кисловодский санаторий, куда приехал Прокофьев, располагал к отдыху. Этому способствовали горы, со всех сторон окружающие город. Особенно они хороши во время восхода. Правда, в Испании тоже горы, но там было не до любования ими. Там в раннюю пору, если можно, лучше еще поспать, а если нельзя, то, уткнувшись в приборную доску или карту, клянешь светило, что оно так медленно поднимается и ничего не видно в кабине.

Вот и в это утро, встретив рассвет, Гавриил хорошенько пропотел на крутых горных тропинках и теперь с удовольствием плескался холодной водой.

— Ганя, Ганя, иди скорее сюда, — услышал он взволнованный голос жены.

Но Гавриил не спешил. Не война же. Полина Яковлевна вбежала в умывальную комнату.

— Прямо не знаю, верить или не верить. По радио передали, что тебе присвоено звание Героя Советского Союза.

— Ослышалась. Полно тебе, ведь в Москве и намека не было на это.

— Как же ослышалась? — не сдавалась жена. — Так и передали: «Майору Прокофьеву Гавриилу Михайловичу...»

— Ну вот, майору. Ты разве не знаешь, что я еще и не капитан?

Полина Яковлевна стояла в нерешительности.

— Но ведь назвали майорами Проскурова и Хользунова.

Теперь и Гавриил засомневался. Если назвали Проскурова и Хользунова, то в этом сочетании мог быть только он.

— Ну, чего волноваться? Если присвоили, значит, скоро узнаем. Пойдем завтракать.

Однако все прояснилось значительно раньше, чем Гавриил думал. В столовую почти следом за ними вошел начальник санатория и, став перед столами, громко произнес:

— Внимание, товарищи! Только что получена телеграмма на наш санаторий следующего содержания: «За образцовое выполнение задания партии и правительства и проявленный при этом героизм майору Прокофьеву Гавриилу Михайловичу присвоено звание Героя Советского Союза!» Получите телеграмму, товарищ Прокофьев, — и начальник санатория окинул взглядом зал, ища адресата.

Когда Гавриил встал, грянул гром аплодисментов. Он смущенно пробирался среди столов, отвечая на поздравления с любопытством рассматривающих его людей.

Из-за излишнего внимания к нему завтрак превратился в пытку.

После этого пребывание в санатории с каждым днем становилось все более тягостным. Надоедали и групповые, и одиночные просьбы рассказать, как там. Через два дня, сославшись на внезапно возникшие дела, Гавриил поблагодарил руководство за гостеприимство и отбыл в Москву.