Штурман - [3]

Молодая женщина вернулась с подносом. Да, штурман только сейчас заметил, что она молода. Наверное, она причесалась и подкрасила губы. Во всяком случае, ему так показалось, а вспомнить, как она выглядела, когда он вошел, он не мог. Женщина поставила чашки и чайник на стол.

— С молоком? — спросила она.

— Спасибо.

Теперь он глядел на нее так, точно она была первым человеком, которого он встретил после воскрешения. Ее хрупкие плечи выступали под халатиком из грубошерстной ткани, а если прикоснуться к ним, они наверняка оказались бы нежными и теплыми, как и маленькие груди, которые смутно угадывались под тканью. У нее были темные волосы и немного широковатое лицо с ничем не примечательным ртом и вздернутым носом, а под не выщипанными бровями в голубых и прозрачных глазах, казалось, светится целый мир. До чего же неловко он вел себя до сих пор!

— Мне надо бы позвонить на базу, — сказал он.

— Здесь есть телефон. Соединить вас?

— Пожалуйста, — ответил он с облегчением.

— Пейте пока чай.

Женщина направилась в угол гостиной. На книжной полке стоял телефон. Штурман поднес чашку к губам и отхлебнул глоток обжигающего чая.

— Кого позвать? — спросила женщина.

— Кого? — Он задумался. — Видимо, intelligence officer.

Ожидая соединения, женщина улыбаясь смотрела на него. Он встал и подошел к ней, она в это время отвечала в трубку. В зеркальце, висевшем на стене, он увидел свое лицо, но не узнал себя. У человека в зеркале были следы грязи на лбу, поцарапанный нос, но главное — какой-то необычный взгляд, будто под примятыми шлемом волосами светились два пронизанных солнцем глубоких озера.

Женщина передала ему трубку.

— Говорит лейтенант Рипо из экипажа капитана Шампаня, — сказал он. — Я прыгнул с парашютом и нахожусь недалеко от базы.

У телефона был француз — помощник начальника штаба. Рипо мало знал его. Он был из тех парней, кого служба в разведке сделала немногословными и скрытными.

— Где вы находитесь?

— Одну секунду, — сказал штурман и прикрыл трубку ладонью. — Какой дать адрес? — спросил он у женщины.

— Вэндон-Эли, 27, Саусфилд. Он повторил адрес офицеру, а его рука, соскользнув с трубки, завладела рукой женщины.

— Я говорю с вами оттуда, — продолжал он.

— Вы ранены? — спросил его офицер.

— Нет. Но я хотел бы знать, что с экипажем. Последовало короткое молчание.

— Пока вы единственный, кто остался в живых. Я пошлю за вами машину.

Штурман повесил трубку, не выпуская руки женщины.

Он снова взглянул на нее и, приблизив к ней лицо, взял ее вторую руку.

— Что с вами? — спросила женщина.

— Ничего, — сказал он. — Я единственный, кто остался в живых.

Внешне он был не уродливее других, но боязнь быть отвергнутым делала его робким с женщинами. В отношениях с ними красота и уродство значили так мало! Но обычно, прежде чем отважиться на такой поступок, как сейчас, ему нужно было преодолеть несколько этапов. А тут, спустя какихнибудь пять минут, он с решимостью, которую и сам не мог объяснить, берет незнакомку за руку. Еще чудесней было то, что женщина не отнимала руки. Их встреча и на самом деле была не из обычных.

Когда он притянул ее к себе, женщина отвела глаза. Она едва доставала ему до плеча, но он наклонился, так что его подбородок оказался на уровне ее груди, а губы почти касались шеи. Штурман вдохнул слабый запах кожи — он слегка отдавал лавандой и фиалкой, но прежде всего это был всепокоряющий и нежный аромат жизни. Он закрыл глаза. Женщина молчала. Она не только не пыталась высвободиться, но все сильнее сжимала руки штурмана. И всех этих ничем не заменимых сокровищ он чуть было не лишился, а шесть его товарищей по экипажу распрощались с ними навеки. Он уже не помнил лица женщины, которое плохо разглядел в темноте. В ней не было ничего такого, что могло бы потрясти мужчину и вызвать чувство более сильное, чем простая привязанность какого-нибудь председателя небольшой акционерной компании, ставшего во время войны intelligenceofficer. Но для штурмана все было по-другому. Он возвратился из пылающего Дуйсбурга после шестичасового полета. Он сумел переиграть зенитную артиллерию и истребителей, но не смог помешать пилоту столкнуться с другим самолетом.

Он шевельнул головой и услышал, как бьется сердце женщины: удары были учащенные и глухие — так же билось его сердце, когда он пришел в себя на свекловичном поле, а на горизонте полыхало пламя. Вот-вот прогудит машина с базы, и ему придется покинуть этот дом, это чужое сердце, что стучит рядом с его ухом, и вернуться к большим аэродромным помещениям, к баракам, выкрашенным в черный цвет, в свою конуру, формой напоминающую срезанную бочку, а когда найдут для него экипаж, прокладывать новые маршруты по навигационной карте. Сколько других мужчин, прижавшись к другим женщинам, вдыхают в эту минуту последнее, что им осталось от жизни?

Он мягко высвободился.

— Простите, — сказал он.

— Вы ранены! — воскликнула женщина, взглянув на него.

— Пустяки, — ответил штурман, проведя ладонью по носу. — Простая царапина. Я ее только сейчас заметил. Я и не чувствую ее.

— Хотите, я протру ее спиртом?

— Не стоит.

— Тогда пейте чай. А то он остынет. Большими глотками штурман допил чашку. Без сахара чай казался горьким, это чай военной поры, но он сохранял свой аромат, тогда как на базе чай был похож на отвар пырея.