Но сказать это юнкерам министры не решались. Они обнадеживали юнкеров, уверяя их, что войска уже двинулись к Петрограду, их надо ждать совсем скоро, с часу на час.
Представители юнкеров шли назад, на площадь. Через полчаса или час они снова возвращались в комнату и спрашивали опять: ну, что же, скоро ли придут войска?
Все нетерпеливее становились юнкера. Наконец один из юнкерских отрядов заявил, что он не хочет больше ждать. В полном составе отряд покинул поле боя, ушел с площади назад, в свое училище.
Заседание продолжалось.
Потом оно снова прервалось на минуту: неожиданно зазвонил так долго молчавший телефон.
Министры переглянулись друг с другом, и один из них подошел к телефону.
— Откуда говорят? Зимний? — раздался голос в трубке.
— Да, да! — закивал головой министр. — В чем дело?
— Опрашивают из Литовского полка, — продолжал неизвестный голос. — Что, товарищ, Зимний уже взят, буржуазные министры уже арестованы?
— Нет, — хмуро отвечал министр, — мы еще не арестованы.
— Еще нет? — удивился тот, кто говорил из казарм Литовского полка. — А мы-то думали… Ну, ладно, все равно вас скоро арестуют. Прощайте!
Больше телефон не звонил. Очевидно, на телефонной станции сразу же заметили ошибку и поспешили выключить Зимний из сети.
В тот вечер в Смольном собрался II Всероссийский Съезд советов.
Большой, весь белый зал Смольного был переполнен народом. Съехавшиеся со всей страны делегаты — рабочие, крестьяне, солдаты, матросы — сидели на скамьях, на стульях, на подоконниках, стояли между колоннами. Зал был нетоплен. Делегаты не снимали с себя шинелей, овчин, кожаных тужурок.
Всего приехало на съезд шестьсот пятьдесят делегатов. Из них большевиков было почти четыреста. Меньшевиков и эсеров было всего около полутораста. Но довольно много было таких делегатов, которые хотя и сочувствовали большевикам, но не решались итти за ними, считали, что у рабочих и крестьян вряд ли хватит сил и умения захватить власть и сохранить ее за собой.
На этих-то делегатов и рассчитывали меньшевики и эсеры. Они старались запугать колеблющихся, перетянуть их на свою сторону, на сторону буржуазии.
Съезд открылся в 10 часов 45 минут, в то самое время, когда на площади перед Зимним дворцом шел бой.
Первым взял слово меньшевик — офицер с козлиной бородкой.
Тряся бородкой и напрягая изо всех сил голос, он стал грозить большевикам.
— От имени армейских комитетов Второй, Третьей, Четвертой, Пятой, Шестой, Седьмой, Восьмой, Девятой, Десятой, Одиннадцатой, Двенадцатой, Особой и Кавказской армии, — кричал он, все повышая голос, так что лицо его наконец побагровело, — от имени их я говорю вам: мы, армия, придем сюда и будем с вами бороться уже не словами, а оружием!
В зале на минуту настала тишина. И в это время какой-то солдат в длинной, забрызганной грязью шинели крикнул:
— Товарищи, не верьте ему! Я сам только что с фронта: армия ждет только сигнала, чтобы двинуться на помощь революции, на бой с буржуазией! Жители окопов требуют свержения Временного правительства и с нетерпением ждут передачи власти Советам!
Тогда снова выступил представитель меньшевиков. Он заявил, что восстание все равно, не сейчас, так позднее, будет подавлено. И чтобы все знали, что меньшевики стояли в стороне и не принимали в нем никакого участия, они, меньшевики, решили сейчас же уйти с заседания съезда.
Стрелка часов перешла уже за одиннадцать, когда кучка меньшевиков и эсеров стала пробираться через зал.
Путаясь между рядами скамей, спешили они к выходу.
А весь зал кругом грохотал, свистел, топал, кричал.
— Дезертиры! Предатели! — неслось из одного угла.
— Скатертью дорога! — неслось из другого.
— Торопитесь, торопитесь, а то мы сами вас выгоним!
Но скоро меньшевики и эсеры вернулись, чтобы прокричать новые угрозы. После этого они ушли во второй раз.
И только успели они уйти вновь, как вдруг послышались глубокие, низкие звуки, точно подземные удары. Задрожали стекла в окнах, зазвенела тяжелая хрустальная люстра под потолком. Все поняли: это стреляли пушки.
И все разом повернулись к большим темным, покрытым изморозью окнам, стали смотреть туда, где находился невидимый за домами Зимний; где шел сейчас бой.
И в эту минуту в зал снова вошли меньшевики и эсеры. С искаженными от злобы и ужаса лицами они вопили:
— Прекратить стрельбу! Распорядитесь, чтобы сейчас же перестали стрелять!
Увидев, что никто им не отвечает, они опять, в третий раз, пошли к выходу.
Остановившись перед дверью, они сказали торжественно:
— Знайте: мы уходим!
Никто не топал, не свистел на этот раз — все смеялись.
— Сколько раз вы еще будете уходить? — крикнул кто-то вдогонку, — Уходили бы уж разом!
Теперь в зале остались только большевики и сочувствующие им. Равномерно, один за другим доносились всё новые гулкие выстрелы пушек.
Съезд советов продолжал свою работу.
