Штосс - [5]

Тупой обрубок головы гигантского червя поднялся над соснами. Ромбовидная чешуя сверкала в лучах заходящего солнца. Загипнотизированный видом чудища, Вербицкий продолжал лежать на земле, наблюдая за венчиком шевелящихся красных рецепторов, окружавших рот червя. Покачавшись над кронами деревьев, монстр изогнулся и резким движением опустил голову к лежащему человеку. Иван почувствовал себя пылинкой, которую втягивает в свое чрево громадный пылесос. Он расставил руки в тщетной попытке сопротивляться. Насквозь пропитанный ужасом вопль достиг самой высокой ноты, на которую было способно горло Ивана, и резко оборвался. Студенистое тело червя раздулось в том месте, где находилась проглоченная жертва. В течение нескольких минут гигант оставался на месте, очевидно давая возможность желудочному соку начать работу над порцией пищи, а затем пополз к причалу. Доски прогибались под весом монстра, а потревоженная вибрацией вода раскачивала катера. Гигантское тело со всего размаха плюхнулось в озеро, подняв тучи брызг. Червь исчез под водой. Направление его движения можно было определить по треугольнику белых бурунов. Чудище плыло к противоположному берегу, где среди зеленых верхушек деревьев виднелась крыша избы старого Антипа.

Штосс

Сергей Радужный был питерским бандитом. Редким экземпляром, сумевшим выжить в жуткой круговерти лихих девяностых, благодаря цинизму, хитрости и полному пренебрежению к человеческой жизни. Пройдя огонь. воду и медные трубы Серега был уверен, что испытал в жизни все. Водка, наркотики и шикарные женщины давно стали пройденными этапами. Радужный вышел на заслуженный отдых, имел легальный бизнес и жил, как рантье, получая твердый доход, которого вполне хватало на комфортную жизнь. Не подверженный глупый терзаниям, к сорока годам Серега обладал отличным здоровьем, зверским аппетитом и пользовался у питерской братвы непререкаемым авторитетом человека, способным в два счета решить любую проблему. Поэтому, проснувшись однажды ночью, он с изумлением смотрел на светящийся циферблат часов и сразу никак не мог понять что его разбудило в три часа. Он никогда не страдал бессонницей, а тем более галлюцинациями, но сейчас отчетливо слышал тонкий, как комариный писк голосок.

– В Столярном переулке, у Кокушкина моста. Дом титулярного советника Штосса. Квартира двадцать семь. В Столярном переулке, у Кокушкина…

Сергей вырвал из-под подушки верную «беретту» и на цыпочках, не зажигая света, обошел всю квартиру. Никого. Назойливый голосок, в конце концов, стих, но Радужный до утра проворочался на своей громадной кровати и встал в отвратительном настроении.

Он посчитал ночное происшествие досадным недоразумением, но когда голосок вернулся на следующую ночь и опять ровно в три часа, забеспокоился всерьез. Однако идти к психиатру не спешил, поскольку не мог поверить в то, что в его железобетонной голове могло поселиться семя безумия. Вечером, он как обычно отправился в казино и к своей радости увидел за стойкой бара старого знакомого – Витьку Кречетова. В прошлом продажный журналюга, писавший на криминальные темы, Кречетов спился и ошивался в злачных местах северной столицы, пробавляясь подачками от старых знакомых. Радужный угостил Витьку коньяком и, как бы невзначай, поинтересовался:

– Слушай, ты не в курсе, где у нас Столярный переулок?

– А тебе зачем?

Кречетов, как профессиональный алкоголик успел окосеть от нескольких глотков спиртного и надо было спешить с расспросами, пока он был еще в сознании.

– Да видишь ли… Есть там вроде Кокушкин мост и дом титулярного советника Штосса… Я квартирку в нем прикупить хочу.

Витька неожиданно расхохотался так, что на покрасневших глазах выступили слезы.

– Скажи еще, что номер двадцать семь! Вот уж не думал, Радуга, что ты классиков читаешь…

– Угомонись, пока я тебе рожу не начистил и рассказывай, что за классики!

От стальных ноток в голосе Сереги, Витька мгновенно протрезвел.

– Было у Лермонтова одно неоконченное произведение…

Радужный слушал рассказ о лермонтовском «Штоссе» и изумлялся тому, с какой точностью писатель передал ощущения, вызванные противным голоском, упорно твердившим про Столярный переулке и Кокушкин мост.

От размышлений о послании, переданном ему, через полтора столетия после смерти Лермонтова, Сергея оторвала женщина, прошедшая мимо стойки бара к выходу. Было в ней что-то, что заставило сердце Радужного забиться сильнее. Не по-кошачьи грациозная походка, не точеная фигура и не копна тяжелых рыжих волос привлекли внимание старого ловеласа. Он и сам не мог точно определить причину, по которой был готов идти за этой женщиной на край света, хотя даже не видел ее лица.

Кречетов перехватил взгляд Сергея.

– Не советую тебе на не засматриваться. Может плохо кончится.

– Это еще почему?

– По кочану. Эта баба с Сеней Хромым гуляет.

Сергей потер ладонью лоб. Смотреть на женщину Сеньки, действительно не рекомендовалось. В отличие от рядового бандюгана Радуги Хромой принадлежал к элите воровского мира Санкт-Петербурга. Перейти дорогу Сеньке означало подписать себе смертный приговор, без права на апелляцию. Однако Сергей повиновался не разуму, а инстинкту. Он вылетел из казино, расталкивая посетителей, и нагнал подругу Хромого у шикарного автомобиля. Охранники не успели отреагировать на выходку Радужного и он успел схватить женщину за руку. Та обернулась и Сергей утонул в огромных, синих, как озера глаза. Он предполагал, каким будет это лицо и не ошибся ни на йоту. Четкие, словно выбитые на античной монете черты, изящный изгиб бровей, чуть влажные, созданные специально для поцелуев губы.