Шторм на Крите - [25]

Даже старушка заметила это и однажды проворчала:

– Юлька, да что с тобой? Влюбилась ты что ль?

Юля ничего не сказала, но, поймав на себе взгляды, обращенные со всех концов стола, опустила глаза, и Антону Ильичу показалось, ее щеки порозовели.

– Да, Люлечку прямо не узнать, – добавила Наталья, – она так похорошела за эти дни! Мы давно ее такой не видели. Этот отдых идет ей на пользу.

Привычки Веры Федоровны и сегодня оставались неизменными. Старушка говорила, не закрывая рта, обращаясь то к родственницам, то к Антону Ильичу, то ко всем сразу, а то ни к кому определенно. Она тараторила без остановки, обо всем, что видела и что приходило ей в голову, часто повторяя одно и то же, и при этом требовала, чтобы ее слушали и ей потакали. Антон Ильич на нее не обижался. Он понимал, что старческий склад ума не позволял ей вести себя иначе. К счастью, сегодня внимание Веры Федоровны переместилось на отельную жизнь, и больше всего от нее доставалось Наталье, которая едва поспевала выполнять ее пожелания. Присутствие Антона Ильича за завтраком Вера Федоровна приняла как нечто само собой разумеющееся, сразу усадила его рядом с собой, как и вчера звала его «милок» и обращалась с ним как с членом семьи. И хотя выражалась она по-прежнему безо всяких приличий, Антон Ильич видел, что в словах, адресованных к нему, не было злобы.

– Ну что, голубчик, борща-то к обеду нам сварите? – обратилась старушка к официанту, когда тот пришел забрать со стола грязную посуду.

Тот непонимающе смотрел на нее.

– Я говорю борщ. Борщ! – повторила она громче. – Не понимает он, что ли?

– Бабуля, ну конечно, не понимает. Он же грек.

– И что, что грек? Он же официант. Русских людей обслуживает. Значит, должен знать, что такое борщ. Правильно я говорю, милок?

Антон Ильич только улыбался.

– Переведи ему, милок. Спроси на счет борща, как они, приготовят, нет?

Юля с укором посмотрела на старушку, мол, нашла, о чем просить. Но Антон Ильич и не думал ввязываться в этот нелепый разговор. Грек стоял с подносом, полным посуды, и лицо его выражало нетерпение. Но старушка не отпускала. Тогда вмешалась Наталья.

– Это такое русское традиционное блюдо, – сказала она по-английски с сильным акцентом, как обычно говорят люди, изучавшие язык только по учебнику.

Грек все равно не понимал.

– Неужели вы не знаете, что такое борщ? – спросила Наталья с возмущением, уже по-русски.

Но грек только плечами пожал.

После завтрака решили пойти на пляж. И тут уж Антону Ильичу пришлось не сладко. Не успел он найти для всех лежаки и притащить их, по очереди один за другим, под зонт в самый конец пляжа (зонты поближе были уже разобраны), как дамам потребовались пляжные полотенца. Их выдавали у бара, пришлось ему возвращаться туда. Только разобрались с полотенцами, понадобилась вода – Наталья сообщила, что Вере Федоровне пора принимать таблетки, а воду они с собой не захватили. Антон Ильич снова пустился в бар, задыхаясь от жары и обливаясь потом. Когда он, взмыленный, вернулся с бутылкой воды и стаканчиком в руках, захотели пить остальные. Юля попросила сделать для нее нарядный коктейль с фруктами и сердечком, которым Антон Ильич угощал ее на днях. Наталья, услышав про это, пришла в восторг и тоже не захотела остаться в стороне. Не успел он отойти, как она окликнула:

– Антон Ильич! Возьмите три! Пусть мама тоже попробует!

Эвклида в баре не было, так что коктейли получились самыми обыкновенными, в трех простых граненых стаканах и безо всяких украшений, но Антону Ильичу было уже все равно. Он сгреб стаканы обеими руками и пошел обратно. По нему градом струился пот. Коктейли разливались от ходьбы и текли по рукам густыми липкими струйками. Подойдя к зонту, он с грохотом поставил стаканы перед старушкой и, не произнося ни слова и не отвечая на удивленные возгласы, развернулся и ушел. Добрел до моря и упал в холодные волны.

– Идите, купайтесь, – то и дело говорила им Вера Федоровна из глубины зонта.

– Мама, ну как мы тебя одну здесь оставим? – отвечала Наталья.

– Ничего со мной не случится. Идите. Нечего меня сторожить. Побегайте, поплавайте. Что вы сидите? Вот если б я была помоложе, я бы вам показала! Юлька, ну-ка давай, не стой тут! Милок, бери ее, тащи в море! А то она так и будет тут стоять. Идите, купайтесь! Идите!

Антон Ильич подхватил Юлю и потянул к морю. Вода и впрямь была отличной – прохладной и освежающей после горячего солнца. Шумными барашками накатывались волны, и все от мала до велика были в воде – барахтались у берега, прыгали на волнах, заплывали вглубь.

– Мама, и ты с нами!

Юля потянулась к матери, но та отвернулась и произнесла с некоторой обидой в голосе:

– Интересно, а с бабушкой кто останется?

– Она сама посидит. Мама, ну пойдем! Мы же ненадолго! – с мольбой в голосе стала просить Юля и остановилась, показывая, что не пойдет купаться без матери.

Наталья поворчала немного и сдалась. Скинула шляпку и пошла вместе с ними.

Обедали в общем зале. Здесь снова было многолюдно. Юля рассказала, как Антон Ильич водил ее обедать в таверну, где стояло не более пятнадцати столов, а пиццу готовили прямо в зале, и назавтра решили отправиться туда.