Шторм - [47]

В то утро мы с Карламагнусом вместе работали на бетономешалке. Работа грязная, но все-таки вполне терпимая, если делать все аккуратно. Например, чтобы высыпать цемент из мешка, требовалось лишь простое ловкое движение. Но Карламагнус накидывался на мешок, словно тот опасен для жизни, разрывал его, опрокидывал, тряс и бил. Естественно, все тут же было в пыли, и мы оба начинали задыхаться. До полудня время летело как бешеное. Я ничего не видел, кроме рук Карламагнуса, которые вертелись как лопасти в густом тумане. Случалось, я пытался остановить время громким криком отчаяния, но он тонул в шуме бетономешалки.

С такой же точностью, с какой космонавты взлетают в небо, в 12.00 мы шли на перерыв.

Работали мы в гараже, потолок там был высокий, раза в два выше, чем в обычной квартире. Чтобы использовать пространство по максимуму, к одной из стен примостили дощатый настил. Приделали лестницу. Хотели поставить там столы, стулья, оборудовать столовую. Но денег на мебель так и не нашли, и столовая превратилась в кладовку, где стояли ящики со всяким хламом, так что нам все равно было на чем сидеть во время обеда.

Перерывы на обед и кофе не отличались разнообразием. Сначала мы ели и пили, потом начинались дискуссии. Вернее, монологи: говорил один Карламагнус. Он, как и многие мои знакомые, был зациклен на коммунистах; он боялся их как чумы; даже ненавидел, хотя по природе был беззлобным и бесхарактерным человеком. Коммунистов он видел повсюду, тут вредителей, там кремлевских крестьян. Невозможно было спокойно спать. Карламагнус явно чувствовал себя мессией; возможно, и свои обязанности, как руководителя и работодателя, он видел в том, чтобы нас предостеречь. Два других парня, Альберт и Роберт, никогда ничего не говорили. И хотя я был уже почти законченным коммунистом, я быстро выучил, что лучше всего молчать, стоило только что-нибудь сказать, как он взвинчивался еще больше. Слюной начинал брызгать. Однако даже в бешенстве он следил за временем; за секунду до окончания перерыва прекращал свой монолог на полуслове, вскакивал и говорил: «Ну что, ребятки, хорошо бы обсудить это дело подробнее, да времени нет».

День шел как обычно. Только я не взял с собой еды, да есть и не хотелось, удовольствовался стаканом воды. А вот остальные стряхнули цементную пыль с термосов и коробочек с едой и принялись за обед. Поев, Карламагнус привел себя в порядок, закурил трубку и начал проповедь дня. На этот раз о налогах. Коммунисты только и думают о том, как бы повысить налоги. Повышение налогов рассматривают как один из способов всеобщего обеднения. Я стал возражать, день, видимо, был такой. Все ему выложил. Что налоги — это хорошо. Чувак сначала разгорячился, но, увидев, что я на это не реагирую, стал мягким и податливым. Сказал, что я еще молод и неопытен. Но плохо, что я не замечаю фальши коммунистов. Одно дело — все эти их красивые слова, другое — реальные поступки. И захотел рассказать мне одну историю из собственного опыта общения с этими людьми. Однажды в обществе каменщиков объединились несколько демократов и выступили на выборах против правления коммунистов. И так случилось, что на этих выборах коммунисты власть потеряли. В новое правление вошел сам Карламагнус, а его сосед и друг стал председателем. И какова была реакция коммунистов? Разве они смогли пережить поражение на справедливых выборах? Конечно нет, они перешли к испытанным марксистским средствам. Начали клеветать на председателя, и это зашло так далеко, что даже дети подвергались нападкам в школе. «А меня самого, — сказал Карламагнус дрожащими губами, многозначительно глядя мне при этом в глаза, — меня избили, прямо на глазах у жены, во время ежегодного праздника каменщиков».

У меня все еще шумело в голове после ночной пьянки, в ушах стучала бетономешалка, и я не сразу понял, что он говорит. Отхлебнул воды из стакана, чтобы уйти от его взгляда. Но потом вдруг представил себе все это в красках. Мне сразу же стало смешно, и вода брызнула изо рта. Я понимал, что получилось невежливо, но картина настолько отчетливо встала перед глазами: празднично одетые каменщики лупят Карламагнуса, а рядом стоит его жена. Смеяться в таких случаях, конечно, не по-дружески. Роберт и Альберт смотрели на меня, широко распахнув глаза, похоже, оба они были вне себя. Но как я ни пытался, обуздать смех мне не удавалось. И до конца рабочего дня я то и дело закатывался у бетономешалки. А Карламагнус не сказал ни слова. Просто расстроился. Даже не пришел кофе пить. И, возвращаясь с работы домой, я понял, что впредь моей ноги там не будет.

В четверг я пошел на интервью к Эйрику. Он оказался безликим типом в красивом костюме. Сказал что-то о рабочем графике и что высоко ценит рекомендацию Солмунда, но хотел бы узнать, что у меня за образование. Конечно, в принципе требуется диплом, но сам он этому не придает особого значения… Опыт работы? Никакого?! Ну да, нужно ведь где-то начинать. И мне не удалось вспомнить ни одного хобби, политика — нет, спорт — да, наверное, футбол, гандбол… Потом открылось, что у меня нет ни машины, ни прав. Прощаясь, он протянул мне свою холодную и влажную руку и сказал, что позвонит. Я ужасно обрадовался, когда все закончилось. Был полдень. И я решил зайти к Солмунду, хотя в это время он должен был быть на работе. Но все-таки я позвонил в дверь. И, как оказалось, разбудил, у него явно начинался очередной запой. Но я не собирался читать ему по этому поводу мораль. Он был вял и апатичен, но попросил меня подождать, пока он сбегает в химчистку. Мигом. А потом поговорим. Он вернулся с пакетом, в котором что-то звенело. Предложил мне выпить. И начал оживать. Я сообщил, что редактор показался мне ничтожеством. Солмунд ответил, что Эйрик не так прост, как кажется. И вообще, я не должен судить о людях слишком строго! Мы распили бутылку, я рассказал о том, как каменщики-коммунисты побили Карламагнуса, и Солмунд долго хохотал. Потом он опьянел и стал скучен, как и все алкоголики, и когда около одиннадцати вечера он засобирался в ресторан, я сказал, что мне нужно домой, лечь, а он обозвал меня бабой. Но я был измучен бессонницей, растерян, к тому же без работы, идиот…