Шторм - [33]

ШТОРМ

Я не утверждаю, что сдержанность, уравновешенность и стоическое спокойствие относятся к числу моих главных достоинств. Да, черт возьми, я не флегматик. И хотя в целом я оставляю без ответа высокомерие или угрозы в свой адрес, но могу снести и их, смолчать, если того требуют обстоятельства.

Вот и тогда, на приеме у консультанта Сюзанны, первом после возвращения из Америки, мне каким-то удивительным образом удалось сдержаться.

Хотя, конечно, было достаточно поводов разозлиться. Неслыханная наглость и грубость, например. Я прихожу, их старый клиент, скромный, вежливый, рассказываю о всех своих невзгодах, прошу помочь мне и моей семье, но Сюзанна не отвечает, не объясняет своего отказа, она просто говорит: «Единственное, что мы можем для вас сделать, — это купить билеты на самолет в Исландию. Ваш дом там».

Странно, что она еще не позвонила исландскому президенту и не сказала: «Приезжайте и заберите эту семью. It’s your baby, you rock it».[47]

Хотелось прямо сразу встать и уйти, хлопнув дверью. Есть ведь пределы человеческому терпению. Хотелось спросить: «Вот такой у вас прием? Я-то надеялся, что между нами установились доверие и дружба».

А?

Много чего можно было сказать.

Но я промолчал!

Я лишь пялился на коричневые пробковые панели на полу, подавленный и сердитый.

Молчал, будто не смог найти слов…

Сюзанна забеспокоилась. Я это чувствовал, слышал по ее дыханию. Наконец она спросила:

— Вы слышали, что я сказала, господин Йонссон? Мне нечего вам предложить, могу только помочь вам вернуться домой в Исландию.

Я молчу.

— Неужели вы не понимаете, что разумнее всего вернуться туда, где ваш дом?

— Но более пяти лет наш дом был здесь, — ответил я, почти резко после долгого молчания, я ведь уже вжился в роль и обстоятельства. — Если бы мы захотели жить где-то в другом месте, если бы думали, что в какой-то другой стране нам будет лучше, мы бы давно туда уехали.

Каким же человек может быть милым!

Сюзанна оказалась практически в безвыходном положении, что-то залепетала:

— Да, вы прожили здесь более пяти лет, исключительно на содержании у города…

— Но Стефания работала, — вставил я.

— Да, Стефания работала, но в этом как раз основная проблема, причина, почему мы не можем снова вас принять: забирая несколько месяцев назад свои сбережения из страхового фонда, она подписала обязательство не возвращаться сюда на работу, она отказалась от права работать в Дании на столько-то лет.

— Но я-то ничего подобного не подписывал. Почему вы не можете помочь мне?

— Ну, вы ведь женаты…

— Нет, мы не женаты!

— Что? Подождите…

— Мы давно развелись, еще до того, как переехали в Данию…

Сюзанна в растерянности встала, открыла шкаф с документами, достала папку и начала нервно ее листать. Я был совершенно спокоен и ничего не говорил; возможно, я никогда бы не завел речь о нашем семейном положении, так как полагал, что по датским правилам между браком и сожительством в таких случаях, как наш, большой разницы нет, но раз они пытались использовать это как повод отказать мне в помощи и поддержке, я решил указать им на истинные факты.

Естественно, она нашла нужный документ и удостоверилась, что мы не женаты, но тут же начала говорить, что это значения не имеет, что в глазах датских властей мы семья, тем более что дети после развода остались у Стефании…

— Почему вы так говорите? — спросил я.

— Здесь так написано, черным по белому, — сказала она и нервно улыбнулась.

Я решил больше к ней на этот раз не приставать, не мучить ее, сказал, что новость о том, что нас собираются насильно вывезти из страны, меня шокировала и мне нужно время прийти в себя. Можно ли будет зайти снова и обсудить все поподробнее?

— Дело не в том, что мы выгоняем вас из страны, — ответила Сюзанна. — Мы считаем, что вы уже уехали, вы покинули страну, заполнив все соответствующие документы. А теперь просите принять вас снова, а это невозможно, правила не позволяют.

Я снова стал изображать бессловесного и подавленного. Повесил голову и рассматривал пол. Потом тихо спросил:

— Можно я приду и поговорю с вами поподробнее после выходных?

— Этого я не могу вам запретить, — ответила она взволнованно.

Я встал, протянул ей руку. Посмотрел в глаза. Собрался уже уходить, но прежде спросил:

— Помните, я говорил, что у Стефании в Америке началась депрессия?

— Да, и?..

Она ждала, что я скажу еще что-нибудь на этот счет. Но я просто отпустил ее руку, повернулся к двери, помахал на прощанье. Она, верно, подумала, что последние слова я произнес, только чтобы пробудить в ней сочувствие. Может, так оно и было. Но у меня появилась идея…

СТЕФАНИЯ

Эйвинду пришла в голову мысль, что надо передать право опеки над детьми ему. «Опека» — что это, собственно, такое? Я, естественно, забочусь о детях с момента их появления на свет и буду продолжать заботиться, пока нужно, кому, как не мне, их воспитывать. Для меня всегда было главное, чтобы у них был дом, где они будут в безопасности, и более-менее надежная жизнь, хотя иногда мы зарабатывали совсем мало, но, например, в Оденсе нам вполне удалось этого достичь, поэтому я все время и сомневалась, надо ли ехать в Америку, мне казалось, мы слишком многим жертвуем, неоправданно рискуем, как, собственно, и вышло… И вот теперь мы на улице, и нам в первую очередь нужно найти какую-нибудь квартиру, ради чего можно и опекой пожертвовать, ведь это только для денег и, вероятно, никак не отразится на нашей жизни, как в свое время и наш с Эйвиндом «развод», — это было лишь средство, способ выйти из финансовых затруднений, но мы продолжаем жить вместе. А теперь оказывается, что мы снова можем использовать тот развод себе на пользу, с выгодой, чтобы наше совершенно безнадежное состояние стало хоть чуть-чуть более сносным, я ведь перед отъездом в Америку подписала бумаги, из-за чего у меня в Дании совсем нет прав, Эйвинд, насколько я понимаю, выторговал себе в социальной службе пособие и поддержку в получении квартиры, а также деньги на детей, если он получит над ними опеку, — поэтому и нужно было перевести детей на него; таким образом, мы должны получить три четверти денег, которых должно хватать на семью из четырех человек, а семьдесят пять процентов — это большое достижение для людей, у которых ничего нет и которые ничего не получают. И конечно, можно будет поискать нелегальную работу — какие-нибудь возможности наверняка найдутся, к счастью, так обычно и бывает, поэтому я и была готова пожертвовать опекой над детьми на бумаге.