Шторм - [46]

— Это дело так много значит для тебя, потому что. этот мальчик. с ним жестоко обращались?

Он прижал к подбородку сжатый кулак. Они никогда не обсуждали останки, но слухи все-таки достигли ее ушей.

— Ты приедешь? — спросил он.

— Завтра, — голос звучал твердо.

— Приезжай, когда хочешь. Я всегда тебя жду.

Какое-то время он просидел на пронизывающем ветру. Видимо, она давно все знала, и каждый раз, когда он требовал доказательств, что с годами она не стала ему чужой, она все понимала. Может быть, его душевные раны были заметнее, чем казалось, а может быть, Кристина рассказывала ей о его детстве. Милая добрая Кристина, которая всем желала добра и которая покинула его так рано.

Проглотив ком в горле, он решил зайти в участок и подписать счет за командировку, иначе он бы забросил его и забыл. Не успел он открыть дверь, как услышал, что звонит телефон. Значит, напарник забыл перевести телефон на дежурный мобильный. Телефон перестал звонить, но сразу же затренькал снова. В ушах у Фалка все еще звучал радостный голос Сандры.

— Меня зовут Йоар Лисо. Я звоню по поводу Сигурда Овесена.

— Да? — мысли Фалка закрутились в бурлящем омуте.

— Он переехал в Рейне около полугода назад. Мы общались только через интернет, знаете ли, мир давно стал цифровым.

Цифровой мир. О чем это он?

— Но этой весной наше общение прервалось. Я отправил ему много сообщений, из разных программ, но ответа не получил. А ведь мы бог знает сколько лет играли друг с другом в шахматы по интернету.

Бог знает. Почему никто не помог ему тогда? Почему никто не приплыл в Теннес и не избавил его от отца?

— И я забеспокоился.

Слова ускользали. Они казались незнакомыми, он не понимал их смысла. Между прочим, мир вовсе не был цифровым. Мир был сумасшедшим, стал таким после первого удара. Ему тогда было не больше пяти-шести лет, а повод он помнил сегодня так же ясно, как и тогда. Он перевернул ведро, и скользкая рыба разлетелась по всему полу. Как могли его товарищи делить лодку с тем, кто избивает своего ребенка, смеяться над его шутками, радоваться, когда улов был удачным? Как им удавалось не думать о том, что происходит, когда он возвращается домой?

— Так что я просто хотел убедиться в том, что у него все в порядке. Я, конечно, без проблем найду другого партнера для игры.

Треск. Из телефонной трубки. Господи, как же он ненавидел своего отца.

— Я не успокоюсь, пока кто-нибудь не съездит к нему и не проверит.

Успокоюсь. А когда он сможет успокоиться? Каждый день, каждый час, каждую минуту он с тревогой ждет неизбежного, того, что рано или поздно произойдет.

–. не могли бы вы это сделать?

Он никогда бы не смог этого сделать — ударить свое дитя. Наоборот, он дарил Сандре любовь, которой хватило бы на двоих. И все-таки. его дорожка не была прямой. Он был вместе с Боа в тот раз и знал, что то, что сейчас окутано туманом забвения, приведет его в ужас, когда туман развеется.

— Я обо всем позабочусь, — сказал он и положил трубку.

Внезапно он вспомнил запах. Запах возбуждения и страха, смешанный с запахом кислого пота. Запах зверского преступления. Однажды давным-давно.

Он не знал, сколько времени просидел в участке, но, уезжая, забыл о бухгалтерском отчете за командировку и решил, что на свете очень много странных людей.

Глава 42

Его несли на плече, и при каждом нетвердом шаге легкие сжимались и могли дышать лишь вполовину. Вдалеке он слышал звуки автомобилей, а еще, как ему казалось, где-то в море на лодке шумел подвесной мотор. Он понял, что они спускаются. К морю.

Мужчина молчал, только тяжело и громко дышал. Нести его было явно нелегко.

Он потерял сознание и очнулся, только когда его положили на что-то твердое. Звуки волн, бьющихся о валуны и покрытые ракушками столбы, не оставляли никаких сомнений: он на причале. Очень скоро его снова подняли, обожженная кожа растянулась и сжалась, и тут он почувствовал, что его ноги бьются о край причала. Мужчина спускался по трапу.

Еще до того, как его сгрузили на лодку, он понял, что лодка эта небольшая. Он слышал, как она колышется на неспокойных волнах, их удары были глухими и частыми. Скрючившись, он лежал между двумя скамейками. Он сразу же почувствовал, что на дне лодки вода, когда лодка накренилась, вода перелилась с одного конца на другой.

Канаты были отвязаны, они отошли от причала. Каждый раз, когда лодка накренялась, ему в рот или в нос попадала вода, но постепенно он подстроил свое дыхание под колыхание лодки. Пока он так лежал — задерживая дыхание каждый раз, когда в лицо попадала вода, — перед ним вставали давно забытые картинки.

Отец отправился на поиски уже в тот же вечер, по взгляду, которым он посмотрел на мальчиков, было понятно, чего именно он опасается. Они пошли искать втроем, а потом к ним присоединились соседи, хотя обвиняли во всем отца, считая, что именно из-за него все и произошло.

Сколько прошло времени до того, как мать вынесло на берег, он уже точно не помнил, но воспоминание осталось ярким: волосы, уже не затянутые в жесткий пучок, а распущенные, спутанные, с застрявшими в них водорослями. Она лежала лицом вниз, уткнувшись в морскую воду, и, сидя в одиночестве на скале, глядя на колышущуюся на волнах всего-то метрах в пяти от него маму, он чувствовал только злость. Волны пронесли ее последние метры до берега, и она осталась лежать в окружении желто-коричневых водорослей. Он долго сидел и смотрел на нее, на белые, как мел, руки, на волосы, спутавшиеся в один пучок с водорослями. Потом наклонился и взял ее за плечо. Она была очень тяжелой, все его силы ушли на то, чтобы ее перевернуть. Лицо превратилось в неузнаваемую массу мяса и запекшейся крови, а там, где когда-то были глаза, зияли две пустые ямы.