Шпитонок - [6]

осталась одна в избе.

Долго лежала она неподвижно, глядела в потолок и ни-чего не думала, только отгоняла рукой мух с лица. По-том спина у ней занемела, ей стало больно, и она перевер-нулась было на бок. Но тут она почувствовала, как все тельце ее ломило, в голове шумело, а рубцы от вчерашней стежки как огнем зажгло. Трудно стало Дашке, и она гром-ко застонала.

– - О, батюшки мои, о-о! -- причитала Дашка, и горькие слезы катились из глаз ее.

Боль в теле как поднялась, так и не унималась.

Дашке что дальше, то тяжелее было, она все громче и громче стонала…

Только к вечеру будто бы немножко полегче стало, пе-рестала она стонать, начала думать:

"Господи! нет у меня пи одной души родной… Да как же это жить-то так? Ведь это хуже собаки. Уж лучше бы умереть, коли так. Вот если бы, как у других, были бы отец с .матерью, братья, сестры, или хотя одна мама была бы, наш-лась бы, приехала из Москвы и взяла меня, ну тогда бы… А что вдруг правда бы моя мать нашлась,-- мелькнуло в голове Дашки.-- Приехала бы, взяла меня,-- вой как бабушка Марья про Настьку Федосееву рассказывала: приеха-ла, привезла ей гостинцев, одежину, платье, взяла в Москву и держит у себя, жалеет, говорят, грамоте учит. Вот бы и меня так, вот тогда хорошо бы было…"

И Дашка так замечталась, что и про болезнь забыла; хорошо и радостно ей было, счастливая улыбка играла у ней на устах.

Между тем тельце ее горело в жару. Но временам под-нималась невыносимая боль в голове и в избитых чле-нах, и вдруг все ее думы и мечты рассеивались как дым.

Вечером, когда Аксен с Маланьей пришли из поля, Даш-ке совсем было плохо.

Ее положили под образа.

– - Пожалуй, не отмотает девка,-- проговорил Аксен.

– - Ну, не отмотает, так нечего делать, убытку немного,-- молвила Маланья.

– - Да вот, как ты говорила,-- работница-то год от года.

– - Ну, понадобится, так другую возьмем, этого добра много.

– - Так-то так,--сказал Аксен и задумался. Подумав немного, он вздохнул и стал набивать трубку.

Ночью Дашка лежала смирно, только раза два прини-малась тихо стонать. Утром, со светом, она кончилась.

День, когда Дашку везти хоронить собрались, был праздничный. К Аксенову двору собралось много народа глядеть, как повезут покойницу. Аксен запряг молодую сы-тую лошадь в новую телегу, наклал сена и покрыл его ро-гожкой; потом он пошел в избу и вскоре, вместе с одним му-жиком, вынес оттуда новую домовинку с телом Дашки, ко-торую они поставили в телегу. За гробом вышла из избы Маланья. Она была сердитая и пи на кого не глядела. Подойдя к телеге, она положила в нее узелок с хлебом и сказала Аксену:

– - Ну, трогай.

Аксен взялся за вожжи, народ закрестился, и многие вслух проговорили:

– - Ну, дай бог ей царство небесное, рай пресветлый.

Лошадь тронулась. Маланья пошла за телегой пешком, с

кувшином в руке, в котором была кутья на помин Дашки. Ребятишки и взрослые помоложе отправились за ней.

– - Бабушка, а бабушка,-- спрашивал одну старуху мальчик лет четырех, сидевший у ней на руках,-- куда это ее повезли-то?

– - На погост,-- отвечала старуха.

– - Как нашу Аксютку?

– - Да.

– - А что ж по нашей Аксютке-то плакали, а по ней-то нет?

– - Наша-то родная была, а это шпитонок, что по ней плакать, благо бог прибрал.

– - А что это шпитонок, бабушка?

– - Ну, много будешь знать, скоро состаришься,-- сказа-ла старуха и пошла прочь от Аксенова двора. Прочие, сто-явшие тут, тоже стали расходиться.

1893 г.